Н 7 (СИ)

— Считают, что она наша, и потому не жалко?

Тирликас шумно выдохнул.

— Да какая она наша?! Лес рубят — щепки летят. И все равно, хвойные это или лиственные. Хоть трижды преданный системе, ты — всего лишь винтик, который нужно заменить. Саша, если не можешь повлиять на ситуацию — отпусти ее.

Чтобы отвлечься, я отключил на телефоне режим приоритета, когда высвечивались сообщения только от близких, и принялся разгребать корреспонденцию. Ответил на поздравление Семерки, отписался Димидко, что все со мной хорошо и скоро буду. Обнаружил сообщение от Мищенко, коменданта из общаги, где я жил, когда только попал в этот мир. Василий Ильич поздравлял меня и писал, что гордится мной. Я пожелал ему тихих жильцов и здоровья. Много кто из Лиловска отметился — замучился всем отвечать, в итоге разослал всем «спасибо» со смайликом. В этом мире их называли улыбками.

Искренняя благодарность этих людей отогнала дурное настроение. Чтобы закрепить эффект, я вспомнил свою прошлую серую жизнь, особенно — последние месяцы. Казалось, что не осталось ни радости, ни надежды. Я и мечтать не мог, что судьба так мне улыбнется.

Интересно, а Звягинцев как? Я нашел его страничку и с трудом узнал в подтянутом мужчине того тюфяка с потухшим взглядом. Значит ли это, что у них с Аленой все хорошо? Скорее всего да, он — публичная персона и не должен освещать свою личную жизнь. А вот Алена еще как освещала. Я невольно улыбнулся. Три месяца назад она родила. Двойню. Мальчика и девочку.

В приятных заботах я не заметил, как мы катим по дороге вдоль горной гряды, а внизу рассыпала огни Ялта.

— Думаете, Энн уже хватились? — нарушил молчание я.

— Думаю, им сейчас не до нее, — усмехнулся Тирликас. — Кому я действительно не завидую — Радину с его семейством. Скорее всего, он сводник. Но ты ж понимаешь, что его сначала загребут, а уж втемную его использовали, или он сам вызвался, выяснится позже.

К гостинице мы приехали ближе к двум ночи. Пошатываясь от усталости, я поднялся в свой номер, постучал, ведь электронный ключ был один, и я отдал его Дарине.

Девушка открыла не сразу. Ее лицо были помятым — видимо, я ее разбудил.

— Я все понимаю, — прошептала она. — И спрашивать не буду.

Переступив порог, я обнял ее.

— Спасибо.

Невероятно, но мой неугомонный друг тоже сказал, что безумно раз видеть Рину. В кои-то веки такая солидарность! Предыдущее тело было… кхм… поспокойнее даже в этом возрасте. Подвинув чемодан Рины, я прошел в комнату и увлек ее за собой.

— Давай повторим ту безумную ночь, — предложил я. — Завтра я могу быть не в кондиции.

Дарина заговорщицки улыбнулась, мы соприкоснулись ладонями. По телу заструилось желанное тепло, отгоняя сон.

* * *

Проснулся я, будто придавленный могильной плитой. Словно я лежал на огромной глубине, прижатый тоннам воды. Все силы уходили на то, чтобы сопротивляться давлению. Каждый вдох давался с огромным трудом, а уж каких усилий стоило открыть глаза… Не буду. Незачем.

Проскользнула мысль об откате — как лезвием резанула. Да какой смысл? Зачем что-то делать в мире, где ты — расходный материал. Любое государство — хищное. Оно прорастает в каждого, пьет его соки, нужно будет — сожрет, как сожрало Энн и выплюнуло перемолотое покореженное тело.

Чем мое государство лучше того, что старается его уничтожить? Тем, что я — часть него?

Невыносимо заныло за грудиной, словно когтистая лапа сжала сердце. Выхода нет. Человечество обречено. Точнее нет, все человеческое в человечестве обречено на гибель, ты живешь, пока тебе позволяют жить. Но окажись не в том месте и не в то время…

Я не хочу так жить. Меня рассекретили, и теперь либо придется стать частью системы, либо умереть. Я не хочу никого ломать, в том числе себя.

Над ухом прозвучал голос, от которого повеяло теплом:

— Са-аш, ты проснулся? Эй?

Дарина. Рано или поздно и ее вычислят, и заставят служить. Закроют в бункере и заставят лечить партийных боссов и бээровцев. Разве это жизнь?

— Я знаю, что ты не спишь, у тебя дыхание изменилось. Что за откат?

— Не знаю, — прохрипел я, не поворачиваясь и не открывая глаз.

Не хочу знать, да и какой смысл? Хочу, чтобы меня просто оставили в покое!

Но Дарина не умела считывать желания, ткнулась лицом мне в шею, и показалось, что там открытая рана, каждое прикосновение причиняло боль, но не было сил оттолкнуть девушку. За грудиной начало саднить так, что хотелось вонзить туда нож.

— Худший в мире весельчак? — не унималась она. — Худший в мире силач? Кто?

Она попыталась меня растолкать, перевернула на спину, и я на нее посмотрел. Улыбка сразу сползла с ее лица, она слезла с кровати и попятилась.

— Поняла, ты худший в мире добряк, да? Надеюсь, ты не будешь меня убивать за то, что я тебя потревожила?

Я молчал и смотрел, и не шевелился, сосредоточившись на нарыве, пульсирующем за грудиной. Моя любима девушка разговаривала со мной, как со слабоумным. Она умеет лечить тело, а душу, выходит, — нет. И ей не разделить мою боль. Во мне словно пробили дыру, и туда хлынула сосущая пустота. Захотелось это закончить.

— Я сейчас вернусь, — проговорила она, пятясь к двери.