Н-9 (СИ)

Семью Савва Лукич любил. Он всегда был как раз из тех правильных мужиков, что четко и твердо знал — семья важней всего и всех! Друзья, коллеги, прочие знакомства — все временно. А семья навсегда! Поэтому уход семьи надломил матерого помещика. И вместо того, чтобы как-то контролировать набухающую подобно гнойному нарыву ситуацию, он засел дома как в берлоге и беспробудно пил.

Вот тут я и прибыл, неторопливо шагая по дорожке.

Распахнутые ворота — многослойная сталь скрытая деревом — я миновал беспрепятственно. Савва Лукич ждал меня. Причина ожидания — в коротком нашем диалоге, я пообещал ему не только вернуть семью, а заодно решить все прочие его мелкие терки с озлобленными помещиками, но и сделать так, чтобы его любимая семья раз и навсегда забыла о произошедшем и снова полюбила главу семейства. Это бухого Савву Лукича и подкупило.

Молчаливый служащий в деревенской рубахе провел меня до нужной дубовой лестнице и я поднялся в трапезную, где за пустым обеденным столом восседал мрачный Савва Лукич. По его бокам лежало два огромных бурых медведя. Мишки спали. И не спали. Я четко ощутил, что они заметили мое появление.

— С чем пожаловал, гость дорогой? — вздымая лобастую голову, мрачно спросил помещик.

— Обмен — улыбнулся я, без приглашения усаживаясь напротив хозяина, сидящего во главе длинного стола.

— Ты сел на место моего сына. Саввы Джуниора.

— Джуниор помер — пожал я плечами — Да и речь не о нем.

— Ты предложил невозможное… Василисушка меня простит… и дети не простят…

— Не простят — кивнул я — Если будут помнить — не простят никогда. Даже если и примиритесь спустя время, темная обида останется в семье навсегда.

— Так чего же ты приперся?

— Мы можем сделать так, чтобы они… забыли…

— Забыли что?

— Все самое плохое. Скажем — последние три-четыре дня. Они заснут, а когда проснутся, не будут помнить эти последние страшные дни. Они проснутся в светлой комнате на удобных постелях, а вы будете сидеть рядом. Вы улыбнетесь им — а они улыбнутся в ответ. Улыбнулся светло и радостно — ведь в их головах не останется воспоминаний о отце-детоубийце.

— Это невозможно. Химия? Настолько точно действующая?

— Мы гарантируем — улыбнулся я, опуская ладони на полированное дерево — И не потребуем ничего, прежде чем вы не убедитесь в результате.

— Даже если забудут — другие напомнят.

— Верно. Но что если светлая комната, в которой они проснутся, будет находиться не здесь?

— А где?

— Там, где нет знакомых, но вокруг столь же мирно и красиво как и здесь.

— Ты говоришь загадками, безымянный гость.

— Миру приходит конец, Савва Лукич — старательно произнес я его имя, что так трудно выговорить на общем языке — Рано или поздно придется либо умереть, либо перебраться в безопасное место.

— Бред! Но… я послушаю.

— Уже неплохо.

— И для начала я хочу узнать, что вы потребуете взамен.

— Это просто — моя улыбка стала шире, а глаза указали на то, ради чего я сюда и пришел — Мне нужны они.

Я смотрел на одного из огромных сонных медведей, лежащих рядом с хозяином поместья подобно послушным псам.

— Их?

— Как я слышал, вы называете их зверями хранителями? Генномодифицированные звери с улучшенными характеристиками, стойкостью к болезням, повышенным интеллектом, напичканные тонкой электроникой… ваши лаборатории сотворили нечто поистине потрясающее… И я прибыл сюда, чтобы предложить обмен.

— Бред — повторил Савва Лукич и отодвинул от себя стакан с янтарной жидкостью — Бред!

— Можно добавить кое-что бонусом — предложил я.

— И что же?

— Вы тоже забудете последние три дня. Забудете начисто. А когда проснетесь и спросите, где ваш старший сын, то получите ответ, что он, скажем, погиб, пытаясь спасти несчастных ребятишек из полыхающего автобуса. Вместе с семьей переживете искреннее горе… развеете его прах из серебряной урны над мирным полем одуванчиков… и продолжите жить дальше счастливой полной жизнью, ни в чем себя не виня и не пытаясь утопить горе и чувство вины в алкоголе…

— Кто ты такой?

— Никто.

— Кто за тобой?

— Кое-кто кому я поверил.

— Бред!

— Пусть так — я начал вставать.

— Но ты продолжай! — рыкнул помещик — Продолжай…

Проснувшись — ну или очнувшись — от яркого выпуклого сновидения-воспоминания, я чуть полежал, вспоминая каждую деталь привидевшегося. Встал, сделал пару шагов… и пол понесся навстречу. Успел подставить ладони, самортизировать на локтях и… отрубился.

Я стоял под безумной яркости изумрудным дождем. Над ухом противно верещал счетчик Гейгера, требуя немедленно покинуть эту зону. По темным, почти черным стальным плечам стекала зеленая с синевой вода, ноги по колено утопали в жидкой шипящей грязи. Надо мной высилась древняя как сама жизнь панельная многоэтажка, укрепленная стальным каркасом, снабженная самодельной металлической проржавелой крышей. Сквозь черные тучи едва пробивался солнечный свет — это сумрачное ядовитое марево трудно назвать светлым днем, но по здешним меркам погодка задалась.