Н. Г. Чернышевский. Книга вторая

Итак, экономический прогресс понижает заработную плату, а цивилизация, прогресс вообще (прогресс "сам по себе") возвышает ее. Чернышевский не знает, какая из этих двух сил преобладала в новой истории Европы, и потому не решается сказать, выше или ниже теперь заработная плата, чем была сто — двести — триста лет тому назад. Мы заметили. что взгляд Чернышевского на прогресс вообще очень характерен для него, как для представителя русской передовой мысли шестидесятых годов. И действительно, никогда у нас не говорили о прогрессе так много, как в шестидесятых годах, и никогда наши понятия о нем не были так отвлеченны, как в то время. Или нет, будем справедливее по отношению к великой эпохе шестидесятых годов; выразимся точнее: в то время у нас более, чем когда-либо, говорили о прогрессе, и потому тогда более, чем когда-либо, выступала наружу неясность наших о нем понятий. Чернышевский был самым замечательным литературным деятелем этой эпохи, вследствие чего у него заметнее и достоинства, и недостатки свойственного ей миросозерцания. Что такое прогресс вообще, независимый от экономического развития общества? "Развитие знаний и улучшение понятий", — говорит Чернышевский; цивилизация смягчает нравы работника, смягчение нравов поднимает его самоуважение, а развитие в нем самоуважения ведет к возвышению его дохода. О самоуважении, как о факторе повышения заработной платы, мы скажем то же, что сказали о нем, как о факторе ее понижения. Для деятельного проявления и даже для самого существования его необходима общественная среда. Самоуважение не сдвинет с места индивидуального организма без посредства мускулов и нервов. Как бы ни "уважал" себя человек, но если он разбит параличом, он не в состоянии владеть пораженными органами. Неужели "самоуважение", не могущее сдвинуть руку человека без помощи известного анатомического аппарата, может влиять на его общественное положение без посредства общественных отношений или, — в данном случае, — на его "доход" без посредства экономических отношений? А если оно не может обойтись без их посредства, то о них необходимо было упомянуть, говоря о влиянии прогресса вообще на заработную плату. Правда, рассуждая об этих отношениях, мы вышли бы из области названного прогресса и вошли бы в область прогресса экономического. А так как мы знаем, что прогресс этого последнего рода стремится понизить заработную плату, то мы уже не могли бы ограничиться голым противоречием себе: не могли бы сказать, что он в то же самое время стремится ее возвысить. Подобное противоречие свело бы к нулю все наше исследование. Конечно, мы могли бы заметить, что, понижая заработную плату, экономический прогресс в то же самое время создает для рабочих возможность бороться против этого понижения путем рабочих союзов, стачек и путем классовой политической борьбы, налагающей некоторую узду на "бережливость" капиталистов. Это было бы вполне согласно с действительностью; но, говоря все это, мы оставались бы на почве фактических отношений и, вероятно, совсем позабыли бы о всяких психологических абстракциях, что, в свою очередь, было бы, конечно, очень полезно для нашего исследования.

Чернышевский утверждает, что современный общественный быт устроен на основаниях, не соответствующих прогрессу, но что, тем не менее, прогресс совершается вопреки этому быту. Не подлежит никакому сомнению, что буржуазный строй во многих и многих отношениях служит теперь препятствием прогрессу. Но он не всегда препятствовал ему, да и теперь еще, препятствуя ему в известных отношениях, он обусловливает его собою в других. Если бы это было иначе, если бы буржуазный строй всегда и во всех смыслах препятствовал прогрессу, то откуда же взялся бы и самый прогресс? Мы уже знаем ответ Чернышевского: прогресс создается развитием знаний. Но ведь есть же соответствие между общественной жизнью и общественной мыслью, между устройством общества и состоянием знаний в нем. В обществе, совершенно не способствующем прогрессу, невозможен и прогресс знаний, невозможно и "улучшение понятий", невозможно и смягчение нравов. Вообще, наши понятия о прогрессе до тех пор останутся отвлеченными и, следовательно, ошибочными и односторонними, пока мы не научимся искать источника его во внутреннем развитии общественных отношений. Чернышевский же рассматривал прогресс, как особую историческую силу, независимую от логики общественных отношений и даже способную действовать вопреки ей. Русские люди не только долго не могли отделаться от этой ошибки, но усугубили ее разными "субъективными" соображениями о ходе прогресса. Вот почему и было бы совсем несправедливо приписывать эпохе шестидесятых годов наиболее ошибочные взгляды на этот счет.