На аптекарском острове

— Не годится, — упрямо повторил фотограф, разглядывая Ленку будто рыбу в аквариуме. — Она, как бы это попроще сказать, слишком позитивна, ординарна. В лице не хватает ностальгического подтекста. Одним словом — нет загадки. Ну, вы вспомните хотя бы Мону Лизу — это же тайна! Мистерия! А тут… тут все ясно. Так что, друзья, давайте-ка я лучше сделаю вас троих на одном блюде. Совершенно бесплатно.

— Мне тоже все ясно, — сказала Ленка и встала. — Ты, Витя Клочиков, не безумный. Ты просто дурак. — И она выбежала из комнаты.

Клочик как ошпаренный побежал следом. Фотограф замахал руками и закричал:

— Куда же вы, куда?! Постойте! Можно сделать портреты на чайных блюдцах! Каждому по блюдечку!

Клочика я нашел во дворе. Он сидел на ящике и ковырял палкой в луже.

— И почему так странно всегда выходит, — сказал он. — Когда очень хочешь сделать что-то хорошее, обязательно плохо получится. Хуже некуда.

Я не стал ничего ему говорить. Я просто сел рядом с ним на ящик.

Глава 14. Серенада на вольном воздухе

Занятия в духовом оркестре проводились два раза в неделю по вторникам и пятницам. И каждый раз я с нетерпением ждал этих дней. Не только потому, что я здорово успел полюбить свою альтушку, на которой мне так хотелось сыграть «Амурские волны». Просто я знал, что в эти дни домой я приду поздно и могу сразу, ни о чем не разговаривая, завалиться спать.

А дома у меня царила такая тишина, что хоть уши затыкай. Все вдруг стали ужасно вежливыми, тихими и чужими. В коридоре в углу появился огромных размеров вещевой мешок грязно-зеленого цвета. Всякий раз, когда я видел этот мешок, я почему-то вздрагивал и мне хотелось тут же бежать из дома.

В ту пятницу, возвращаясь из Дома пионеров, я увидел во дворе на скамейке знакомую фигуру трубадура.

— Поговорить надо, — сказал он.

Я сел рядом и положил на колени альт. Клочик долго молчал и наконец сказал:

— Вот, Леха, ты музыкант.

— Ну, в общем, да, — скромно подтвердил я.

— Согласись, музыка — это все-таки сила. Ты когда, к примеру, на своей альтушке играешь, у меня мороз по коже идет. А почему — черт его знает! Мне кажется, я даже звук вижу, который из твоей трубы выходит. Он, знаешь, такой синий и немного пушистый…

Клочик замолчал. Я хлопнул его по плечу и сказал:

— Давай уж, мыслитель, выкладывай, что задумал.

Клочик вынул из кармана листок бумаги и протянул мне:

— Читай. Это я из толкового словаря выписал.

Я взял листок и прочитал:

— «Серенада — вечерняя приветственная песнь трубадуров, исполнявшаяся на вольном воздухе, а также песня в честь возлюбленной, исполняемая под ее балконом».

Ну, конечно! Мне стало совершенно ясно, куда клонит Клочик. Раз у человека чувство, он должен играть на трубе. И не где-нибудь, а под балконом возлюбленной!

— Сыграешь? — спросил Клочик.

— Серенаду, что ли?

— Ну. Ты думаешь, это для Ленки?

— Конечно. А для кого же?

— Помнишь, Графиня рассказывала, что когда они с Ленкиным дедушкой в последний раз на выпускном вечере виделись, там оркестр все время «Амурские волны» играл. Вот я и подумал: как заиграешь ты «Амурские волны», так дедушка все сразу и вспомнит. И они… Ну, в общем, у них все тогда хорошо будет. А может, и у меня…

— Так я же плохо еще играю. Может, подождем полгодика?

— Да ты что?! Полгода! Сегодня пойдем! Надо торопиться.

И тут меня охватило какое-то странное возбуждение. Мне вдруг показалось, что именно сегодня должно решиться что-то очень важное. «Да, да, Клочик тысячу раз прав, — думал я. — Надо торопиться. Потом будет поздно». Если бы в тот момент меня кто-нибудь спросил, почему надо торопиться и что будет поздно, я бы вряд ли ответил. Но я твердо сказал:

— Хорошо. Я согласен. Пошли!

— Нет, — сказал Клочик, — сейчас рано. Люди кругом. Дворники. Разве они дадут серенаду сыграть. Ночью пойдем. В двенадцать.

— В двенадцать?! Так нас же не пустят!?

— Все продумано. Моя мама в ночь работает. Я подхожу к твоему окну, ты потихоньку вылезаешь, пробираемся к Ленкиному дому, играем серенаду и расходимся. Смотри не проспи только. На всякий случай оставь окно приоткрытым.