На арене со львами

Келлер кивнул, собираясь с силами перед долгим шествием обратно на свое место.

— И еще скажите им,— Морган откровенно ухмыльнулся: лукавить с Келлером было незачем,— еще скажите, что муть эта, по всей видимости, так мутью и останется.

Келлер никогда не улыбался; если ему бывало смешно, он склонял голову и трясся всем телом.

— В ответ на это они лишь изумленно поднимут брови,— сказал он и поплелся прочь от двери.

Морган взял трубку.

— Нат! Для всех прочих, которые еще будут звонить, меня здесь нет.

Он набрал девятку, потом свой домашний номер.

Там, за милю от него, Энн сидела у телефона; она ответила после первого же звонка.

— С кем это ты так долго беседовал?

— С самим президентом. Внушал ему, хватит, мол, валять дурака, пора страной править.

— И что же он ответил на это?

Энн всегда понимала собеседника буквально; к тому же она давно перестала удивляться, что ее муж беседует с президентами, но по какой-то не совсем ясной причине это будоражило в ней желчь.

— Я пошутил,— сказал он.— У меня был разговор с Биллингсом, все про тот же бред с ЦРУ.

— Какой такой бред с ЦРУ?

Он шумно вздохнул, по он и хотел, чтоб получилось шумно.

— Президент заявил, что завтра назовет нового директора ЦРУ.

— Я ведь только спрашиваю. Не обязательно сразу выходить из себя.

— А я и не выхожу. Просто мы все мыкаемся тут попусту целый день и до сих пор не вынюхали, о ком речь.

— Дома не скоро будешь?

Он представил себе, как она держит в одной руке бокал мартини, а в другой сигарету; интересно, каким образом она ухитряется держать еще и трубку. За двадцать без малого лет Энн так и не нашла в себе сил примириться с тем простым обстоятельством, что ее мужу, в отличие от большинства людей, приходится работать, не считаясь со временем, и оттого трудно в точности определить, когда он вырвется пообедать; впрочем, разве сам он по забывал, что у нее свои трудности; надо вести хозяйство, кормить маленького Ричи, и к концу дня от всего этого голова идет кругом. Удивительно, как из такой малости возник между ними этот злоупорный разлад, неистребимый, словно какая-то страшная болезнь, грозящая в любую минуту унести одного из них.

— Черт знает. Поздно. Как раз собирался тебе звонить.

— Как бы не так!

— Представь себе.

И ведь действительно я позвонил бы на этот раз, подумал он

— Что ж, пообедаем с Ричи.

— Ага, давайте.— Все те же затверженные слова, думал оп.— Насчет меня не волнуйся.

— Я вряд ли буду дома, когда ты явишься. Съезжу к Марте поиграть в бридж.

— Желаю весело провести время. Не торопись обратно.

— Слушай, я ведь просто хочу сыграть в бридж.

— Уже слышал.

— Но это правда. Позвони, спроси Марту, если…

— Тьфу ты, ей-богу,— сказал Морган.— Да верю я тебе, верю.

— Цыпленок будет в духовке, джин весь кончился, ты уж извини.

Он терял терпение, в нем закипала злость. Его ждала работа, да и время поджимало; так много всякого накопилось меж ними, что он уж не мог отличить, где ложь, а где правда, не знал, у кого больше оснований сердиться.

— Я куплю джину,— сказал он.

Слышно было, как она дышит в телефон. Потом:

— Рич… ты слишком надолго оставляешь меня одну. Ему захотелось стукнуть кулаком по столу.

— Слушай, Энн…— Он был уже разъярен; он слышал, каким разъяренным голосом он говорит.— …слушай, Энн, я сюда не развлекаться хожу. Если человек работает, как вол, это еще не значит, что ему так нравится, пойми.

— Прости меня. Прости. Я все понимаю. Морган закрыл глаза, сам готовый просить прощения, ярость схлынула, а если нет джина, стало быть, она пьет виски, подумал он, но что же тут можно сделать, что оба они могут сделать?

— Ладно, желаю, чтоб тебе повезло в картах, как говорится,— сказал Морган.

Они вежливо распростились. Непонятно, почему такого рода разговоры всегда приходятся на самое неудобное и напряженное время дня, подумал Морган. Хотя теперь он вообще уже мало что понимает и про Энн, и про самого себя, и про то, чем обернулись для них обоих эти совместно прожитые годы,— чертовски многого он не мог понять.

Вошла Нат и молча подсунула какие-то письма на подпись.

— Звонили из отдела внутренней жизни, — сказала она.— Хобарт просит немедленно ответить.

Хобарт всякий раз просил ответить немедленно, и всякий раз Морган отвечал ему в последнюю очередь. Хобарт был человек слабохарактерный, и не удивительно, что к нему больше других придирались и ответственный редактор и всякое другое начальство. Морган знал, что Хобарта меньше всего волнует, узнали они или нет фамилию нового директора ЦРУ: главное, чтоб ее не узнали другие, ведь это навлекло бы на отдел Хобарта начальственный гнев.

— А пошел этот Хобарт…— сказал он, бегло просматривая письма.

— Я иду за кофе. Вам принести?

— Самого черного, и чтоб пенка в прозелень. Да в грязной чашке.

— А здесь только так и подают.— Он понимал, что она понимает, что разговор с Энн был не из приятных.— А раз она понимает, что он понимает, что она все понимает,— сказал Морган, наклонясь к ненавистному лицу Хинмена,— стало быть, ей ясно, что ему без нее просто не обойтись.