На арене старого цирка

Никто из артистов не знал ни его происхождения, ни источника его богатств. Ходили слухи, что он побочный сын какого-то великого князя. Кончил он свою жизнь трагически. Так как жены артистов продолжали устраивать мужьям скандалы за пьянство, то он переехал в другую гостиницу. Там он однажды допился до того, что облил пьяный себя и кровать керосином и поджег. Скончался он в больнице от ожогов.

В середине сезона Крутиков, использовав все аттракционы и всех зверей, решил пригласить чемпионат французской борьбы. Но и чемпионат не поправил дела. Даже Поддубный сделал только два-три сбора.

B это время отец получил анонимное письмо. В письме его укоряли за то, что он столько времени проработал с Бернардо и разошелся с ним. «Старый друг — лучше новых двух» — так заканчивалось письмо. Вскоре пришло письмо от Бернардо с предложением опять работать вместе. Это письмо совпало с рядом грубых выходок Мишеля по отношению к отцу. Работа отца с Мишелем шла хорошо, но грубость Мишеля повлияла на отца, и он решил опять работать с Бернардо. Им удалось подписать контракт в цирк Бескоровайиого в Ананьеве.

Цирк Бескоровайного был небольшой, при цирке был зверинец с хорошим подбором зверей.

Встреча отца с Бернардо была очень трогательной. Работа их пошла удачно, несмотря на то, что они шесть месяцев уже не работали вместе. В Ананьеве мы пробыли недолго. Из Ананьева цирк переехал в Балту.

«Необычайно грязный и смрадный город. Впечатление отвратительное, — записывает в своей записной книжке отец, — трудно понять, как это люди могут родиться и жить в подобной помойной яме».

Цирк в Балте стоял на ярмарке. Ярмарка была большая. Сборы терпимые. Из Балты мы поехали до Одессы поездом, а оттуда до Херсона пароходом.

В Херсоне отца и Бернардо знали и любили. При их появлении на манеже их встретили громом аплодисментов. Цирк стоял на ярмарочной площади, там же было много балаганов и маленький цирк с двумя лошадками. Зверинец при цирке Бескоровайного давал хорошие сборы, так как львица принесла недавно шесть львят, и публика очень любила ходить смотреть их. В Херсоне мы пробыли две недели, затем Бескоровайный

разделил труппу на две части. Мы попали в Мелитополь. Несмотря на ярмарку, в городе было подавленное и тревожное настроение.

Из Мелитополя мы поехали в маленький городишко на Азовском море — Геническ. Это был собственно не город, а деревня на берегу моря. Сборов здесь ожидать было нечего. Кроме того, в этом крае был неурожай, поэтому мы очень быстро перекочевали отсюда в Керчь. Въезд наш в Керчь я никогда не забуду.

В понедельник первого августа в десять часов утра мы въехали в город. Как обычно, отец нанял двух извозчиков и велел им ехать в цирк. Сразу же глазам нашим представилась жуткая картина. Все еврейские магазины были разрушены, окна выбиты, двери сорваны с петель. По городу летал пух. Из окон магазинов свисали, длинные куски смятых и истерзанных материй. Громилы вырывали награбленное друг у друга. Некоторые поспешно увозили вещи и товары нa тележках. Вид улиц во власти погромщиков, беззащитность населения, разграбленные магазины, выбитые окна произвели на нас гнетуще-жуткое впечатление.

Отец оставил нас в цирке и бросился искать квартиру, но никто не хотел в такое время сдавать комнат. Наконец, днем он нашел две комнаты у хозяев-евреев, которые сдали нам их только потому, что надеялись таким образом сохранить свое имущество от ожидаемого погрома. Сами они, как только мы переехали, куда-то ушли.

У отца следующая запись от 7 августа: «Ходят упорные слухи и кругом слышны возгласы: «Бей жидов». В домах в окнах выставлены иконы. При нашем проезде бросали нам на извозчика конфеты, пряники и спрашивали: что, у вас жидов нет?»

Под вечер мимо наших окон прошла шайка громил, они заходили в каждый дом, ища евреев. Подошли и к нашим окнам. Отец объяснил им, что не знает, кому принадлежит квартира, что привел нас сюда городовой, что сам он — русский цирковой артист. Громилы потребовали, чтобы в окне были выставлены иконы. Мать сказала, что иконы еще в багаже на вокзале. Во время этого разговора я увидел, как из ворот дома на противоположной стороне улицы выбежал старик с длинной белой бородой. Громилы побежали за ним, догнали его, кто-то ударил, и борода старика в мгновение стала красной от крови. Из других ворот выбежала женщина с большим животом. Громилы палками били ее по голове и, когда она упала, распороли ей живот, и оттуда вывалились кишки. Мы начали плакать. Отец закрыл окно и велел нам сидеть тихо. И он и мать были бледны. Мать плакала. Всю ночь были слышны крики, мы не спали. К утру немного стихло. Город был объявлен на положении усиленной охраны.

2 августа у отца запись: «Играть цирку не разрешают, пока народ не утихнет и не пройдет острое впечатление погрома. Разгромленные магазины производят душу раздирающее впечатление. Начались обыски по городу награбленного имущества. На аресты приехал прокурор, но все это — мертвому клистир».