На арене старого цирка

На ярмарочной площади выступали канатоходцы. Между высокими шестами протянуты были канаты, и артисты ходили прямо над головами публики. После номера собирали деньги в поднос или тюбетейку.

Ярмарка жила оживленною жизнью, а в городе чувствовалась прежняя спячка. Из особенностей старого города надо отметить еще работу парикмахерских. Местный парикмахер в течение получаса втирал в лицо и голову посетителя мыло, предварительно растирая его на ладони с какой-то глиной. Во время работы парикмахер непрерывно пел песни, возбуждающие смех окружающих. Как мы потом узнали, песни эти были нецензурного содержания. Заработок парикмахера и посещаемость его парикмахерской зависели от его уменья остроумно преподносить эти песни своим посетителям. Когда корни волос от втирания делались мягкими, парикмахер брал полукруглый нож и быстро начинал брить им. С одного раза он так чисто и ловко обривал, что получался голый череп. Отец утверждал, что его нигде не брили так хорошо, и все наши артисты ездили бриться в старый город.

Через месяц по окончании ярмарки артистов цирка обычно приглашали к эмиру бухарскому. Ехали директора Юпатов или Фаррух. Везли они женские номера и обязательно женский хор. Возвращались они оттуда с деньгами, подарками, богатыми халатами. По их рассказам, там происходило много мерзкого. Эмир приглашал к себе женщин без мужчин. Происходило у него так называемое «чаепитие». Тем, кто не соглашался итти к нему, подавали арбу. Арба означала приказание уехать из Бухары, причем уезжавшего везли не по дорогам, а умышленно по неровному месту, чтобы вытрясти из него дорогой всю душу. Артисты, не желавшие брать с собою к эмиру бухарскому своих жен, выходили из положения, привозя к нему под видом жен женщин вольного поведения. Женщины возвращались с деньгами и подарками, а мнимого мужа награждали халатами, орденами и звездой эмира бухарского.

У эмира были два придворных артиста-любимца: клоуны Тимченко и Фердинандо. Они говорили по-узбекски. Репертуар их был скабрезный. Эмир, по рассказам, особенно полюбил их после случая с самоваром. Передаю его так, как слышал от наших артистов.

По традиции в бухарском цирке в первом ряду сидели министры и ближайшие советники эмира. Эмир сидел в специально для него устроенной ложе. Обычно бывало так: что нравилось эмиру, то принималось и его двором. Смеялся эмир — смеялись и министры. На одном из представлений клоуны жонглировали кипящим самоваром, поставленным на палку с площадкой. Самовар был прикреплен к площадке крючками. Был в номере такой трюк: клоун, будто споткнувшись, валился с самоваров на публику, та в ужасе шарахалась от него. Самовар же оставался стоять на подставке, так как крепко держался на крючках. В тот вечер самовар был плохо закреплен на крючки, кипящий самовар упал прямо в ряды министров. Эмир, видя переполох среди своих приближенных, заливался смехом. Должны были, смеяться и министры, несмотря на то, что многие из них получили ожоги. Спасли их халаты, которых на каждом было по несколько штук, и головные уборы. Те же, которым кипятком обварило лицо и руки, корчились от боли, в то время как их владыка смеялся до слез.

Ярмарка в Ташкенте кончилась. Сборы в цирке стали хуже. Соболевский решил попытать счастья и сыграть в старом городе. Здесь цирк вмещал до десяти тысяч народу. Был он из земли, ряды поднимались амфитеатром, крыши не было. В цирке разносили чай, еду, курения. За вход взималась ничтожная плата, но после каждого номера артисты обходили публику с подносом и собирали деньги. Над входом в цирк на возвышении стояли два музыканта с длиннейшими трубами и зазывали публику. Звук у труб был необычайно громкий, и слышали его самые отдаленные кварталы.

Цирк, работавший под открытым небом без крыши, назывался «Орей-плац». Труппу решили на это представление выпустить смешанную. В первом отделении выступали узбекские канатоходцы и акробаты. Канатоходцы были чрезвычайно ловкие и поражали наших артистов своим мастерством. Акробаты же не шли дальше примитивной акробатики. В первом отделении был танец бачей. Вышло шесть накрашенных мальчиков в женских одеждах и под звуки узбекского оркестра начали медлительно двигаться по арене, чуть покачивая бедрами и передергивая плечами. Музыка постепенно убыстряла темп, переходя в буквально бешеный, и, когда танец достигал высшего напряжения, музыка опять становилась более медленной.

Представление было дневное, шло на солнцепеке. Наибольший успех выпал на долю бачей. Зрители прищелкивали языками, хлопали в ладоши и щедро бросали на поднос деньги.

По договору с узбекской труппой, Соболевский получил семьдесят процентов сбора, а узбекская труппа — тридцать.

Из программы нашего цирка даны были конные номера и номера партерного характера.

Вот запись отца по поводу этого представления: «Чудно-редкостное зрелище представляет из себя Орей-плац с тысячной толпой на крышах. Ввиду благоприятного результата завтра хотят попробовать сыграть еще раз».

На следующий день сильный дождь помешал представлению, и оно не состоялось.