На Бейкер-стрит хорошая погода, или Приключения веселых мусоров

«У Степлтонов дом как дом, — читал Андрей в письме друга, — во всяком случае, не напоминает ни бомжатский гадюшник, ни наркоманский притон. И Бэрил, сестра ботаника, бабец, скажу тебе, что надо. Уж Казанова, точно, начал бы ее сразу же «раскалывать». На самом деле с ней и, правда, следовало бы нормально поговорить: едва Степлтон отлучился ненадолго, как она мне прошептала нечто насчет того, чтобы я поскорее убирался отсюда (если я, конечно, правильно понял ее выражение «Go out to London»). Тут возвращается ботаник, а Бэрил эта сразу же начала на стол накрывать, вот, дескать, какая я хозяйственная.

Накормила, правда, прилично: свежая картошечка, мясо, не чета нашему, столовскому, закуски всякие, молочко козье… Но сама, пока ели, на меня даже глаз не подняла. А Степлтон как увидел это угощение — вдруг наехал на сестрицу: что ты, дескать, «милк» даешь для «дринк». Ну и выкатил литровку «Ваньки Прогулкина»[73] да давай мне подливать. На что бы он ни рассчитывал, но теми «дринками», которыми тут хлещут эту самогонку, споить разве что молодого Рогова можно, и то сомнительно. Хотя перед тем, как отключиться, ботаник еще порывался меня проводить…

Забегая вперед, скажу, что к сестричке Степлтона вдруг проявил интерес и Генри. И, что удивительно, ботаник, вместо того чтобы обрадоваться выгодному знакомству, что-то уж больно рожу кривит. Не нравится мне этот тип…

Но не все так плохо. Нашел я тут одного перспективного, похожего на внештатника[74]. Зовется Френклендом. Сидит этот дедуля в своем Лифтер-холле, ненавидит всех потихоньку и, что, по-моему, очень интересно, несет чуть ли не круглосуточную вахту у подзорной трубы, наблюдает за окрестностями.

Так вот, взаимопонимание мы нашли — потому, наверное, что я по понятным причинам не рвался много говорить, а больше слушал. Ну и Френкленд показал место на болоте, где видел непонятного человечка. Оттуда до Баскервиль-холла рукой подать, вот я и подумал, а не пасется ли там снайпер, проводя предварительную рекогносцировку (обязательно надо сходить, проверить) — больше в тех краях шариться некому.

Заходил опять Мортимер, все про болотного дьявола что-то бурчит.

Святая наивность! Вычислил я этого урода, гадюку, в смысле. Все оказалось просто, как трехлинейка.

Ложусь как-то спать. Сэр Лерсон заволновался. Прислушиваюсь — шаги в коридоре, крадется кто-то. Ну, я песику-то говорю, сиди, мол, тихо, а сам осторожно выглядываю. Смотрю — Бэримор со свечой да на цыпочках. Двигаю осторожно за ним. А он к окошку, что на болото выходит, и ну махать перед окошечком огоньком. Разведчик хренов!

Подхожу аккуратненько к лакею и ласково ему так, шепотком: «А «Мурку» могешь? Сдается мне, мил человек, что ты — стукачок». Тут еще сэр Лерсон приковылял. Бровки свои поднял, похрюкивает мрачно и как-то странно на задницу бэриморскую косится. Тот аж в стенку вжался с перепугу.

Что касается бульдога — тут для меня все ясно: тоже не люблю, когда спать мешают.

«Ну что, — продолжаю, — ночь, говоришь, непогодь?» И дальше типа анекдот пересказываю: «Квартира рабочего Иванова, в смысле, Баскервиля. Стук в дверь. «Кто там?» «Это я. Меня нужно наког'мить и спг'рятать. П’генепг'еменно спг'рятать. Это аг'хиважно!»»

Видел бы ты, Андрюха, выражение лица Бэримора! Я думал, что его откачивать придется. Но ничего, мужик крепкий, выдержал, хотя трясся, словно типа пародия на хвост сэра Лерсона, когда тот миску с едой видит, и лопотал по-английски что-то вроде «не будите спящую собаку»[75]. Напугать меня хотел, ха!

Ну, тогда я свечечкой-то у окошка помахал, а затем по «горячим следам» и расколол этого Бэримора, как говорится, по самые уши! Оказывается, зэчара беглый, о котором я в начале письма упоминал, какой-то родственник прислуги. Прячется на болоте. Потому его и подкармливали по ночам. Кстати, еще нестыковка: Бэримор уверял, что пути через болото не знает, а невесть откуда взявшийся урка по этой самой трясине ночью, как мажор по Невскому[76].

Такой случай упускать было нельзя (см. Приложение № 1 к Отчету)…»

Андрей бегло просмотрел последние листы дукалисовского послания и наткнулся на страничку, где явно неграмотным человеком под диктовку не шибко сведущего в английском Толяна, было написано:

«I'm, man Barimor, promise, I'll job with «murder» department of St.Peterburg militia and promise, I don't speak someone, that a detective may be spoken me»[77].

В конце стояла дата и корявая подпись.

«Вербанул! — восхищенно констатировал про себя Ларин. — Теперь сумеет квартальный отчет закрыть. Только дату зря поставил — все равно исправлять придется».

Оперативник отложил расписку вновь испеченного агента о сотрудничестве и продолжил чтение отчета.