На Бейкер-стрит опять хорошая погода, Или приключения веселых мусоров

– Работа у нас такая, – самодовольно заметил Лейстрейд. – Кстати, а где этот негодяй – хозяин?

Дукалис незаметно для полицейского инспектора указал Холмсу на дверь в подсобку, и великий сыщик смог ответить на поставленный вопрос:

– Думаю, он скрывается там.

Но когда полицейские, сопровождаемые Холмсом и его друзьями, включая прибывшего Уотсона, заглянули в служебные помещения, их глазам предстала ужасная картина: на полу кухни лежал труп хозяина заведения. Лицо трупа было сине-красное, под глазами виднелись свежие синяки, нос разбит, язык вывалился изо рта, на шее отчетливо выделялась странгуляционная борозда – след от удушающего предмета.

– Ба! – оживился Лейстрейд. – Я смотрю, здесь не только похищение человека, но и убийство. Но причина этому, вы правы, – женщина. Посмотрите-ка на стену. Видите, убийца хотел написать кровью ее имя, но мы его спугнули. Как, мистер Холмс, вы говорите, звали бедняжку? Рэчел?

– Не-ет, – удивленно протянул сыщик, – ее звали Энн. Энн Глюк.

– Ну, значит, тут была замешана еще одна женщина, – ничуть не смутился инспектор. – Амазонка… Нет, лесбиянка. Да, точно, лесбиянка… Она приревновала хозяина к своей подружке и убила, оставив на стене свой автограф: “Rache” [Подобную надпись кровью наблюдали и герои А. К. Дойля в повести “Этюд в багровых тонах”]. Господа, – обратился инспектор к спутникам Холмса, – я думаю, что вам будет лучше подождать в зале, пока полиция осмотрит место происшествия.

– Это мои ассистенты, – попытался было возразить Холмс.

Но Лейстрейд лишь бросил в ответ:

– Это касается и вас. Если понадобится – я позову. – И кивнул рослому бобби. – Проводите их…

Бац!

Крепко сжатый кулак неизвестного с такой силой врезал Мартышкину в челюсть, что у Сысоя даже вылетели из ушей серные пробки.

Тело стажера отбросило назад, и младший лейтенант башкой открыл дверь на улицу.

Бам– м-м!!!

Распахнувшаяся дверь содрогнулась, стукнувшись о стену.

Над поверженным и потерявшим сознание Сысоем склонились двое.

Один из них, похоже, был близким родственником орангутана и имел на физиономии вертикальный шрам, как от удара саблей. Лицо второго было более интеллигентным и излучало неподдельное изумление.

– Не тот, – вздохнул орангутаноподобный.

– А зачем ты тогда его бил? – осведомился молодой парень с тонкими чертами лица.

– Ну так, блин, Диня… – стушевался бугай, – я думал, некому больше…

– Здесь еще шестьдесят квартир, – нравоучительно произнес интеллигентный. – В каждой в среднем по два-три человека. Итого – минимум сто пятьдесят…

– Это много. – Верзила погладил пудовый кулак.

– Ага, – ехидно заметил его собеседник. – Колотить – не переколотить…

– Диня, дык кто ж знал, блин, – огорчилось лицо со шрамом. – Нормальные люди давно дома сидят.

– А этот – ненормальный. – Быстрые руки ощупали одежду стажера и извлекли на свет божий краснокожее удостоверение. – Гордись, Стоматолог, опять мента положил.

– Я не специально… Диня, ну откуда мне было знать, что он мент?

– Угу… “Герр доктор, в газетах сообщают, что прошлой ночью в городском парке лось напал на еврея…” “Хм-м… Интересно, а как лось понял, что это был еврей?” – съязвил Денис Рыбаков. – Уходить надо. Мусора поодиночке обычно не ходят, только стаями. Придется нашего клиента в следующий раз подловить.

– А с этим что делать? – спросил Стоматолог.

– Пусть лежит, – решил Денис, спрятал удостоверение Мартышкина себе в карман, за ноги втащил тело стажера в парадное, спрыснул недвижимого младшего лейтенанта пахучим ликером “Амаретто” из приготовленной заранее плоской фляжки и поманил верзилу к лифту.

Спустя четыре минуты из соседнего подъезда вышли два человека, один из которых был на две головы выше другого и раза в три шире в плечах, сели в припаркованный неподалеку оранжевый внедорожник “шевроле субурбан” и скрылись в темноте позднего декабрьского вечера.

А еще через четверть часа тело младшего лейтенанта было погружено тремя ругающимися сержантами в “хмелеуборочную”, вызванную неизвестным абонентом из телефона-автомата у ближайшей к месту происшествия станции метро.

– А скажи-ка мне, друг Толя, – Ларин обратился к своему коллеге, виновато хлопающему глазами, – какой иностранный язык ты изучал?

– В школе – английский, в техникуме – немецкий, – не понимая, куда клонит Андрей, отозвался Дукалис. – А что?

– А то, – зло заметил Ларин, – что “Rache” это не начало имени Рэчел, как думает этот Лейстрейд. Мне почему-то кажется, что “Rache” это по-немецки “месть”. Может, возразишь, Толя?

– Да ты чего, Андрюха? – Дукалис уставился на Ларина. – Думаешь, это я его замочил?

– Я не думаю, а интересуюсь, что у вас произошло.

– Да ничего особенного, – потупился Дукалис, – этот козел побежал в подсобку, хотел через окно удрать… Ну я его и прихватил…