На берегах Дуная

Солдаты словно опомнились от сна и стреляли, стреляли без конца, кто — лежа на земле, кто — привстав на колени, кто — сидя, поджав ноги. Все кукурузное поле окуталось сизыми дымками и полыхало выстрелами.

— Телефон, товарищ капитан, телефон, — радостно крикнул Анашкин.

Бахарев облегченно вздохнул; позади Анашкина два связиста устанавливали телефон.

— Комбата, — подскочив к ним, рванул трубку Бахарев. Он приник к аппарату. Теперь провод связывал его с большой жизнью, с целым миром.

— Артиллерии, товарищ майор, дайте огонь артиллерии! — задыхаясь, выкрикивал он, мучительно ожидая, что провод вот-вот порвется и его рота снова будет отрезана от батальона, от всех наступающих войск.

— Даю, Толя, даю, — услышал он близкий и сейчас такой родной голос. — Сейчас саперы придут, разминируют и с танками — вперед! Один не атакуй, только с танками. И соседи атакуют.

Бахарев передал трубку телефонисту, привстал на колени и осмотрелся по сторонам. Его рота вырвалась далеко вперед, уступом огибая высоту.

К полю неубранной кукурузы, где, поспешно окапываясь, лежали взводы Бахарева, артиллеристы выкатывали пушки. Две уже успели развернуться и беглым огнем били по противнику. Позади пушек виднелась маленькая группа людей. Впереди нее, пригнувшись, бежал офицер. Бахарев узнал неутомимого Минькова.

Как ни силен был огонь стрелков Бахарева и артиллеристов, противник не прекращал яростного обстрела.

Привстав, чтоб лучше рассмотреть, откуда бьют вражеские пулеметы, Бахарев увидел перед высотой беспорядочное нагромождение камней. Это были остатки разрушенных домов. Использовать их как укрытия сейчас было нельзя. Вражеская артиллерия, ведя огонь по танкам, почти сровняла их с землей.

Всматриваясь в груды камней, Бахарев замер от изумления. Возле крайней развалины, где темнело какое-то углубление, привстала маленькая фигурка в белой рубашонке с двумя черными ленточками помочей на плечах и в коротких черных штанишках. Фигурка выпрямилась, мелькнули босые ноги, и Бахарев увидел мальчика лет шести или семи. Его лицо, очевидно запыленное, было совсем темным. Он спокойно прошел несколько шагов, что-то рассматривая на земле. Обстрел с той и другой стороны не стихал. Еще яростнее вели огонь пулеметы и автоматы, в разных местах беспрерывно рвались снаряды.

Бахарев бросился вперед, намереваясь немедленно подхватить мальчика и отнести его в безопасное место. Но едва он добежал до ближнего пулемета, как рядом с ним протопали тяжелые шаги и впереди замелькала высоченная фигура в короткой шинели, с неуклюже размахивающими руками. Это бежал Анашкин. В несколько прыжков он подскочил к мальчику, схватил его и, прижав к груди, помчался обратно. Позади него метнулось пламя. Анашкин споткнулся, свалился на бок, но тут же выпрямился и побежал еще быстрее. Из-под его рук виднелись две босые ноги, на груди темнела черноволосая головка.

Анашкин прыгнул в глубокую воронку.

— Ах, постреленок ты этакий, — тяжело дыша, бормотал он и прижимал мальчика к земле, — что ты бродишь-то невесть где, мать-то, небось, волосы рвет на себе!..

— Не ранило? — подполз к нему Бахарев.

— Слава богу, не задело. Целехоньки оба.

— Быстрее в тыл его и старшине передайте, чтобы отправили в ближайшую деревню.

Мальчик обвил руками шею ефрейтора и, прижимаясь к нему всем телом, с любопытством осматривался. Анашкин прижал его к груди и, пригибаясь к земле, побежал через кукурузу.

Бахарев рукавом шинели вытер вспотевший лоб и облегченно вздохнул. Эта сцена, длившаяся не больше минуты, до дрожи взволновала его.

— Атакуем? — подбежал к нему командир танковой роты капитан Кисленко.

Бахарев взглянул на затянутую в комбинезон стройную фигуру танкиста, и ярость от только что пережитой опасности с неудержимой силой охватила его.

— Что же ты, договорились вместе, а сам драпанул! — сурово проговорил он, не имея сил сдерживать накипевшую обиду.

— Минное поле, понимаешь, две машины потерял… — ответил танкист.

— Две машины… Две машины… А у меня могли всю роту положить.

Стонущий гул артиллерии заглушил их слова. Они стояли друг против друга — оба рослые, один в расстегнутой шинели, другой в замасленном комбинезоне — и укоряли друг друга. Бахарев никак не мог простить танкисту, что его экипажи в самое трудное время отошли и оставили стрелков без поддержки, а Кисленко доказывал, что он поступил правильно, спас от напрасной гибели своих людей и боевые машины, но никак не мог подобрать убедительных слов для объяснения этого.

— Где прикажете проходы делать? — прервал их подбежавший Миньков.

— Один вот здесь, прямо у тех воронок, а еще два левее, — показал Бахарев и обернулся к танкисту: — Вас устроят проходы в этих местах?

— Безусловно, — согласился Кисленко, — только пошире.

— Строго по норме, — успокоил его Миньков и побежал к саперам.

— Ну, ладно, капитан, не злись, — миролюбиво проговорил Кисленко, — нам ведь с тобой немало еще придется горяченького хлебнуть. Как думаешь высоту-то брать?

— Вот артиллерия обработает — и в атаку, — холодно ответил Бахарев.

— А знаешь что, давай-ка десантом.

— Десантом? — переспросил Бахарев.