На берегах Гудзона. Голубой луч. Э.М.С.

— Г. Каценштейн, пойдите, пожалуйста, к телефону и позвоните в «Отель Ричмонд»; спросите, когда г. Мэтерс уехал из Нью-Йорка.

Разносчик вышел. Гарвей Уорд подошел к молодой женщине, в изнеможении откинувшейся на спинку кресла.

— Мне очень больно, г-жа Мэтерс, что я вынужден причинять вам столько мучений. Но ведь вы знаете, что я это делаю исключительно ради Джона. Простите меня.

Она протянула ему свою маленькую руку.

— Я знаю, что вы были лучшим другом Джона.

— И я желал бы, чтобы вы тоже смотрели на меня как на друга и разрешили мне помочь вам.

Самуил Каценштейн вернулся и сообщил:

— Г. Мэтерс действительно жил в «Отеле Ричмонд». Вечером 30 апреля, около половины двенадцатого он вернулся к себе в номер, за несколько минут до отхода омнибуса из отеля на вокзал. Он тотчас же расплатился и в 12 часов 9 минут уехал в Сан-Франциско.

— В девять часов он играл, — сказал Гарвей, — следовательно, в восемь он мог вас видеть, когда вы входили в квартиру Роулея. В десять часов спектакль окончился, а домой он вернулся около половины двенадцатого. Таким образом, он имел достаточно времени в своем распоряжении… Очень жаль, г-жа Мэтерс, что вы не можете припомнить, в котором часу вы ушли от Джона в тот вечер.

— Да, я часто думала об этом. Но когда меня одолевают мои мучительные головные боли, из памяти моей все исчезает. Полагаю все-таки, что я могла уйти между половиной одиннадцатого и без четверти одиннадцать, как я это большей частью делала, когда бывала вечером у Джона.

— В таком случае вы должны были видеть Бен- Товера, который, по собственному его показанию, около без четверти одиннадцать стоял перед домом.

— Я была так расстроена нашей разлукой, что, вероятно, не заметила его.

— Так или иначе, но я постараюсь установить связь с каким-нибудь частным сыщиком в Сан-Франциско, чтобы получить необходимые сведения о г. Мэтерсе, — сказал Гарвей Уорд. — А теперь я вас больше не буду утруждать. Если позволите, я скоро опять наведаюсь.

Грэйс с чувством пожала его руку.

— Да, да, приходите скорей.

ВИНОВНА ИЛИ НЕВИНОВНА?

В огромном, безотрадно пустом, сером зале суда перед присяжными стояла Этель Линдсей.

Мертвенно бледная, с глазами, в которых был ужас, она дрожала всем телом, и своим несчастным видом вызывала жалость.

Несколько мягкосердечных заседателей, действительно, отнеслись к ней сочувственно, сомневаясь в виновности молодой девушки; такая нервная особа, правда, может быть способна совершить убийство, но ни в коем случае не с такой осмотрительностью, чтобы все следы были так искусно скрыты, как в этом преступлении.

Для других же, наоборот, это подавленное состояние девушки являлось доказательством ее виновности.

Показания свидетелей не пролили много света на это дело. Одни показывали, что мисс Линдсей отличается добрым сердцем и не способна на какой бы то ни было жестокий поступок; другие, в особенности прислуга, наоборот, подчеркивали вспыльчивость и раздражительность избалованной девушки, выходившей из себя всякий раз, когда что-нибудь было ей не по вкусу; эти свидетели определенно намекали, что они весьма склонны заподозрить именно ее в убийстве. Все, однако, сходились в одном, что Этель Линдсей никогда не отчаивалась в своей надежде помириться с Джоном Роулеем и стать в конце концов его женой.

Защитнику обвиняемой, Фрэнсису Кэну, удалось разыскать мороженщика с Саунда. Он был вызван в суд.

Но этот главный свидетель защиты хотя и признал, что дама, покупавшая у него мороженое 30 апреля, между четвертью и половиной десятого вечера, по внешности своей была похожа на подсудимую, но под присягой подтвердить свое показание отказался, ввиду того, что покупательница была в вуали, а на улице было уже темно.

После допроса нескольких свидетелей заседание было прервано до утра.

Фрэнсис Кун, которому разрешили свидание с подзащитной, с озабоченным видом ходил взад и вперед по камере.

Провал единственного важного свидетеля защиты мог решить исход процесса, тем более, что на предварительном следствии Этель Линдсей держалась очень неопределенно.

— Если бы мы только могли разыскать этого старика-разносчика, который видел вас в восемь часов на улице, — бормотал адвокат. — Я ежедневно вызываю его через все нью-йоркские газеты, не исключая еврейских.

— Может быть, он не умеет читать, — простонала Этель Линдсей. Фрэнсис Кэн покраснел; об этом он не подумал.

— Но это весьма неправдоподобно, — заметил он с досадой. — Если это действительно еврей, он наверное читает по-еврейски.

Этель Линдсей заплакала.

— Если этот человек не будет разыскан в течение ближайших дней, я погибла.

Она вскочила и схватила адвоката за руку.

— Спасите меня, спасите!

— Я делаю все, что в моих силах, мисс Линдсей. Но вы сами должны признать, что все говорит против вас: цветок, найденный под письменным столом, — под тем письменным столом, за которым, сидел убитый, — это несчастное письмо, затем показания вашей прислуги.

— Я их всех уволю, — вскипела Этель Линдсей. — Как смеют эти люди показывать против меня!