На берегах Невы

Мы дошли до Архангельска только через два дня. Васильев лёг в английский госпиталь и скоро был эвакуирован в Англию. Я сопровождал его к ледоколу «Русанов». Последнее, что он мне сказал, было: «Не сердись на меня, что я вовлёк тебя, мой друг, в эту фантастическую экспедицию».

* * *

Через четыре года я шёл по авеню Гамбетты в Ницце, во Франции. Приближаясь к rue de France, я заметил ресторанчик, предлагающий русские блюда: борщ, пирожки, блины и другую русскую еду. Я вошёл. Это был хороший ресторан среднего размера с баром, уставленным водкой разных сортов. Зал был полон. В углу около окна человек сидел за столиком. Это был хозяин, и это был Васильев. Увидев меня, он широко улыбнулся: «Я не ожидал тебя увидеть. Я очень рад».

Я часто видел его, пока не уехал в Америку. Он женился на француженке, и у них было трое детей. Он был очень счастлив и удовлетворён своей спокойной, домашней обстановкой. Он говорил о прошлом как о сне. «Хорошем сне», — уверил меня он.

Когда Господь защищает тебя.

Меня мучила ностальгия. Я болел без Петербурга, Невы и всего того, чего я был неотделимая часть. Я бродил по улицам Парижа, где мне осточертело всё: и его развлечения, и шикарные магазины, и богатые толпы красивых женщин. Ночами меня мучили кошмары: я видел реку, покрытую чёрным снегом, и снег угрожающе надвигался. Мы часто говорим о привязанности и любви между людьми, но редко, когда можно прочесть о любви к городу, деревне, дому или даже комнате. В моём случае это была любовь к реке, к Неве, такой холодной, как она есть. Это не прекрасная и ласковая река. Она часто мрачная, сердитая и недружелюбная. Но больше всего мне не доставало её. Мои отношения с Невой теряются в детстве. Ещё мальчиком я пытался говорить с ней, не получая ответа, никакой реакции, особенно, когда она стояла замёрзшая зимой, молчаливая более, чем в любое другое время.

Чтобы скрасить свою депрессию, я стал писать книгу. Это была простая книга без литературного стиля. Она называлась «Большевики о себе» и представляла собой сборник цитат из коммунистических газет. Книга была опубликована и имела огромный успех, оставаясь бестселлером целых шесть месяцев. Именно вследствие успеха этой книги Альберт Томас, издатель популярной ежедневной газеты «Информация», пригласил меня к себе в гости. Он попросил меня писать регулярно на русские темы в его газете. Кроме этого, я получил такое же приглашение от лондонской «Дейли диспэтч». Таким образом, я стал как бы иностранным корреспондентом двух влиятельных изданий.

Кроме того, что меня замучила ностальгия, у меня не было причин возвращаться в Петербург. Более того, всё было за то, чтобы оставаться в Париже. Я снимал маленькую квартиру на rue du Fleurus, недалеко от Jardin du Luxemburg. Это было всего несколько дверей от дома, где жила Гертруда Штейн. Я часто посещал институт Пастера, где мой друг профессор Метальников работал директором лаборатории экспериментальной медицины. Он раньше был директором Петроградской Биологической лаборатории, где я также работал. Он смог уехать из России вместе с семьёй. Он познакомил меня с рядом выдающихся учёных и среди них — профессор Безредко, который пригласил меня работать к себе. Всё это было довольно завлекательно само по себе.

Метальников тоже был в депрессии. Он, как и я, был петербуржец. «Давай не говорить о трагедии того, что происходит с нашей страной», — предупредил он меня.

Поэтому мы обсуждали проблемы бессмертия. Его книга о бессмертии живой материи была недавно опубликована на французском языке и получила Пастеровскую премию. Как-то я зашёл в американскую делегацию на мирной конференции в Париже. Там в Русской секции я встретил молодого и красивого армейского лейтенанта Адольфа Берле. Тогда никто не мог предположить, что Берле в будущем станет заместителем Государственного секретаря США. Он интересовался ситуацией в России, и я рассказывал ему о том, что там происходит. Узнав, что я довольно хорошо знаю Керенского, он попросил меня организовать встречу. Я пригласил их обоих к себе домой. Керенский говорил два часа без перерыва. Он был оптимистичен относительно России. Как обычно, он взвалил вину за захват власти большевиками на всех, кроме себя.

— Где ваша семья? — спросил Берле Керенского.

— Они остались в Петрограде заложниками большевистского режима. — Мрачно ответил Керенский.

— Они в опасности?

— Конечно, они в опасности.

Когда Керенский ушёл, Берле сказал всего три слова: «Керенский прекрасно говорит». Это было очень дипломатическое замечание будущего дипломата.

* * *

Одним солнечным, майским утром мне сказали, что Мистер Фидлер, представитель русского Красного Креста, набирает персонал на север России. Движимый импульсом, я тут же пошёл к мистеру Фидлеру и подписал контракт ехать врачом. Госпитальное судно «Кальяна» отправлялось в северную Россию через две недели. Когда я сказал Берле, что я отправляюсь в Россию. Он печально покачал головой и сказал: «Похоже на глупую выходку».