На берегах Невы

После моего освобождения из тюрьмы и сдачи экзаменов, родители посоветовали мне недельки три-четыре отдохнуть во Франции и Швейцарии. Я говорил по-французски свободно и хотел проверить себя. Сначала я приехал в Женеву, центр русской революционной активности. Будучи в Женеве, я решил зайти в библиотеку Societe de Lecture и посмотреть кое-какие книги.

Когда я спросил определённый том, библиотекарша сказала, что он уже на руках. И указала на человека, который сидел у окна, обложившись книгами. В библиотеке не было никого, кроме этого человека, меня и пожилой библиотекарши.

У человека была большая лысая голова, рыжеватые и седеющие борода, и усы и широкие плечи. Я заметил одну деталь: хотя был жаркий день, на нём были резиновые галоши, и его брюки были завёрнуты почти до колен. Я попросил его одолжить книгу, которая меня интересовала.

Он посмотрел на меня из под бровей почти с враждебностью. Его глаза были узкие, как у монгола. Он пробормотал:

— Возьмите, — и затем добавил, — Бесполезная книга.

— Почему бесполезная? — спросил я довольно миролюбиво.

— Сопли и слюни, этот ваш Вольтер, возьмите Робеспьера — это будет для вас лучше. Следуйте его примеру. Робеспьер знал, чего он хотел.

— Он хотел власти, — вставил я.

— Конечно, он хотел власти. Власти над массами.

— Но массы должны самоуправляться, — запротестовал я.

— Болтовня. Массы — либо овцы, либо мерзавцы. Они должны управляться железной рукой.

— Прошу вашего прощения, а как же человеческая борьба за идеалы, права, индивидуальность? — спросил я, оскорблённый.

— Чушь. Человек дерётся только за хлеб.

— А как насчёт любви? — вскричал я в ужасе. — Человек должен любить человека!

— Ха, ха! Вы — простак, мой мальчик. Общество основано на борьбе. Любовь — это только препятствие, это сказка для детей и дураков, вроде вас, — сказал он с раздражением.

— Но любовь движет прогрессом человечества.

Он вообще расхохотался:

— История человеческого рода обусловлена экономическими факторами. Классовая борьба, ненависть между богатыми и бедными, между капиталистами и рабочими являются главной движущей силой социального прогресса человечества, — и он сделал жест показывающий, что разговор закончен.

Я запомнил только основное из нашего разговора, который на самом деле был несколько длиннее.

— Кто этот человек? — спросил я библиотекаршу.

— Он называет себя Ленин, а настоящего его имени я не знаю, — ответила она.

Много позднее я читал мемуары жены Ленина Надежды Крупской. Она писала: «Весь день Владимир Ильич Ленин сидел в библиотеке, а вечерами нам вообще нечего было делать».

Он произвёл на меня впечатление очень жестокого и односторонне мыслящего человека.

Я размышлял над письмом Демидова, что бы оно значило. На следующий день я уехал в Петербург на скором поезде.

Демидов жил в маленькой квартирке около университета. Он был доволен, что я быстро приехал и попросил зайти сегодня же вечером, чтобы встретится с некоторыми друзьями.

В квартире Демидова кроме хозяина были шесть человек: Флеккель, который был секретарём Керенского, Филоненко, Сургучёв, Истомин и ещё двое незнакомых людей, которые не были мне представлены. Я был удивлён увидеть Истомина, которого я знал ещё с гимназии. Он был учителем русской литературы и слыл человеком, не интересующимся политикой.

* * *

Истомин был странным человеком. Он любил говорить, был общительным и вежливым, и создавалось впечатление, что он был отрешён от бытовых проблем. Его открытость и терпимость, казалось, были безграничными. Он был готов оправдать и простить всё, что угодно.

— Я живу в отрезке времени измеряющемся тысячелетиями, — улыбался он, когда его обманывали или обижали. — Я измеряю человеческое поведение с точки зрения вечности.

В эмоциональной сфере он причислял себя к практическим людям.

— Но не в моих мыслях. Здесь я Платонист, — говорил он.

Он жил очень скромно, уделяя очень мало внимания материальной стороне жизни.

Он тратил большую часть своих денег на бедных студентов, платя за их обучение в университете. У него было очень много друзей. Мы все любили его и шли к нему за помощью и утешением.

Его личная жизнь была сплошным эмоциональным парадоксом. Когда он был преподавателем истории Петербургского университета, он встретил девушку, которую звали Екатерина Волчовская. Волчовская училась в неврологическом институте. Она был с Украины, из обеспеченной семьи. Катерина против воли своих родителей выбрала своей профессией психиатрию. Блестящая студентка, она была строптива до невозможности. Её дружба с Истоминым была на чисто интеллектуальной основе. Они обсуждали статьи и книги, ходили вместе на концерты и в театр, и преподавали в одной школе для детей-сирот.

— Мы просто хорошие друзья, ничего больше, — настаивал Истомин. — Между нами даже нет намёка на любовь.