Никита подошел к тому месту, где упал Лорин, нашел его, присел на землю и долго смотрел в его уже посиневшее лицо. Потом встал, взял тело товарища на руки и понес в лес. Там, под высокой ветвистой сосной, Сидоров, Кухтин и другие солдаты уже готовили братскую могилу.
После боя солдаты долго не могли прийти в себя. У всех были суровые, изменившиеся лица. Люди много курили и пили воду. Пили много, с жадностью, но никто не притрагивался к еде.
Солдатам выдали водку. Но даже те, кто любил в обыкновенное время выпить чарку, отнеслись к водке безразлично. Кухтину, Назаренко, Сидорову и пулеметчику Будрину досталась двойная порция. Они сели на траве в кружок, достали из мешков жестяные кружки, хлеб, консервы.
— Такой бой, ребята, вовек не забудешь! Умирать будешь, а вспомнишь. Вспомнишь, и страшно станет. Вот какой, ребята, мы сегодня бой вынесли, — наливая в кружку водку, тихо проговорил Кухтин. Он подал кружку Сидорову. — На, выпей! Пей до дна. Пей за то, чтобы ты целым и невредимым вернулся домой и чтобы, когда тебе снова придется выпить, вспомнил сегодняшний день, людей, которые погибли, и тех, которые живы и вот сейчас с тобою выпивают…
Сидоров молча взял кружку, поднес ее к губам, запрокинул голову и выпил. Потом вытер рукавом губы, понюхал кусочек хлеба, закурил и задумчиво уставился куда-то вдаль.
— Ты что? Летчицу вспомнил? — спросил его Кухтин.
Сидоров сначала отрицательно покачал головой, но потом вдруг сознался:
— Ее. И не хочу будто о ней думать, а она все стоит и стоит перед глазами.
— А ты не думай. Не надо, — посоветовал Кухтин.
В небе между вершинами деревьев показался немецкий самолет-разведчик «фокке-вульф».
— «Рама», ребята, «рама», — тревожно проговорил Назаренко.
— Эх, долбануть бы его, да нечем! — с сожалением протянул Будрин.
— Так и знай — скоро бомбить будут, — с тревогой следя глазами за самолетом, сказал Кухтин.
— Да уж не без этого, — согласился Сидоров.
Самолет покружился над лесом и исчез.
…Вечерело. Лес притих. Притихли и солдаты, наблюдая, как высокие красноголовые осины роняли последнюю багрово-красную листву.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Появление над лесом вражеских самолетов-разведчиков ничего хорошего не предвещало. Ожидался налет бомбардировщиков и крупнокалиберной артиллерии, спешно подтянутой к Яблоновскому лесу. Потом Захарчук узнал еще одну неприятную новость: к лесу, в котором они укрылись, со всех сторон стягивались войска противника. Силы гитлеровцев во много раз превосходили силы советского соединения, и о вступлении с ними в бой не могло быть и речи. Выход был один: немедленно покинуть лес и тем самым сохранить силы. Но как его покинуть, полковник еще не решил.
Захарчук сидел в окружении своих офицеров под разлапистой сосной и, не отрывая взгляда от карты, сосредоточенно думал о создавшемся положении.
— А не попробовать ли нам, — нарушил молчание начальник штаба, — вот в этом месте, — он указал пальцем на карте, — прорвать их заслон и уйти в Таганчанский лес?
— Я уже об этом думал, — ответил полковник. — И если ничего не найдем лучшего, придется так и сделать.
— Товарищ полковник! — вступил в разговор Черноусов. — А почему бы нам не воспользоваться услугами братьев-партизан Примостко? Они местные жители, да притом еще охотники.
— Совершенно верно! — согласился комбриг. — С ними следует поговорить. Сейчас их позовут. А пока сделаем перерыв.
Братья Примостко были руководителями небольшого партизанского отряда, действовавшего в районе Яблоновского леса. О существовании этого отряда Захарчук знал еще на Большой земле. С ним задолго до появления в этом районе бригады была установлена связь, намечены пункты массовой выброски советских парашютистов. Люди этого отряда в одну ночь приняли с воздуха большую часть всех подразделений десантной бригады, а потом и сами вступили под командование полковника Захарчука.
Офицеры закурили.
Рядом с Черноусовым, прислонившись спиной к стволу сосны, сидит капитан Майборода. Во рту у него пропахшая никотином, старенькая, с изрядно обгоревшим чубуком трубка. Немного откинув назад голову, он пускает в воздух удивительно ровные кольца сизого дыма, которые, увеличиваясь, стремительно уплывают вверх, к свету, светлеют и, наконец, потеряв форму, растворяются на фоне синеющего между деревьями неба.
— Вот так же, как этот дым, и нам бы улетучиться из этого леса, а потом бы мы с ними еще поговорили, — мечтательно протянул Майборода и уже более громко, с сожалением воскликнул: — Да-а-а! Дело серьезное.
На его слова никто не обратил внимания. Все следили за беседующим с партизанами комбригом, лицо которого стало еще более строгим, чем обычно. Но вот Захарчук взял за руку старшего Примостко и улыбнулся. Улыбнулся и облегченно вздохнул и Черноусов.
— Что-то придумали, — обрадованно прошептал он и от волнения даже встал с земли.