На берегу несинего моря: Поэма

Лица горячего достиг.

Метальщик юный, видя рядом

Кровь и упавшего царя,

Держал свой сверток со снарядом,

Но позабыл он про снаряд.

Он подбежал и неумело,

Со всеми вместе, кто здесь был,

Искромсанное взрывом тело

Поднял и в сани положил.

В тот миг его рукам дала

Толчок не та чужая сила,

Что к подворотне привела,

А та, что с детства сохранилась.

...В нас эта сила сметена

Была другой. Нет, не закрыты

Зим бесконечных времена.

...Март в Петербурге – не весна.

«Как холодно!» – сказал убитый.

3

Там, где бомбы бросали в надежду

Срам прикрыть не дырой, а одеждой,

Ныне храм стоит балалаечный.

Так-то вот, Александр Николаевич!

Там толпится пытливый и праздничный люд,

Рядом – вещи кустарные продают…

Неужели матрешки неженской породы –

Это статуи нашей свободы?!

IV. ТАВРИЧЕСКИЙ САД

1

Меня крестили в Греческой церкви,

Которой давно уже нет;

Теперь здесь зал для концертов.

Об этой бессмысленной жертве

Когда-то сказал поэт:

Как мы жертвуем тем, что было,

Разрушаем – ради чего? –

Время прошлое, храмы, события...

Ради времени своего?

2

Детство первое – это Таврический сад.

Если дни пролистать назад,

То я вижу – неясно, как на бегу,

Черные ветки на белом снегу,

Своих одногодков бестолковую стаю,

Которую взрослые, не понимая,

Хотят сделать смирной, будто надгробие,

По своему образу и подобию.

Вижу еще, как будто сквозь лед,

Сбитый, с нелепым хвостом, самолет

Возле воды кругового канала

(Может быть, этого и не бывало?)

3

По счастью, в детях нет воображенья

О будущих невзгодах  и потерях.

Но чувствовал я взрослых настроенье

И, значит, знал в какой-то мере,

Что вдруг пришли другие времена,

Что началась война.

Тоскливы дни бессчетных отступлений.

Пусть бодрость взрослых исчезала быстро,

Быстрее таяли продукты и поленья,

И голод с холодом вдруг стали просто бытом.

А что потом? – Тревоги и сомненья...

Но успокоились немного все, едва

Врага отбросила декабрьская Москва.

4

Произрастает счастье – из простого,

Его субстрат, как наш суглинок, сер.

Я вспоминаю март сорок второго

По двум картошкам, отогнавшим смерть.

Кто их принес, хоть стыдно, но не помню.

Зато я помню, как я к ним приник,

Забыв о холоде, убежище и бомбах,

Забыв о матери, наверно, в этот миг.

Не хлеб сырой и не сухарь, который

За оттоманкой прятался в пыли,

Достался мне – рассыпчатый картофель,

Великий плод подзолистой земли.

Простой картошкой обернулось счастье...

Еды другой с тех пор не знаю слаще.

5

Вот настал наш черед, и однажды

Налегке мы покинули дом,

Оставляя прошлое в нем

Неизвестным наследникам нашим.

Из квартиры, где и поныне

Кто-то мне незнакомый живет,

Унесли меня люди родные

На подтаявший ладожский лед.

А потом – до Кобоны и дальше –

Я от сада сквозь сон отступал

К Танкограду, на южный Урал...

Отступали и те, кто постарше.

6

...Она те годы вспоминать не любит,

Но как-то вспомнила:

Была тогда метель,

Шла женщина в каракулевой шубе,

На противневезла она портфель;

Шла, низко кланяясь порывам слабым ветра,

Был шаг ее длиною в четверть метра...

7

Это – не футбольное поле, а такая могила.

Здесь много таких. Иди и смотри!

Я же – нет, не могу: мне сердце сдавило,

Возьми другого в поводыри.

Я говорить о прошедшем не в силах

И не буду пытаться сложить строку.

Это слишком печально, друг ты мой милый,

Нет, я не смогу, не смогу.

И не надо, ты скажешь.

Конечно, не надо:

Мы с тобою об этом читали не раз –

О тех, кто погиб тогда в Ленинграде,

Кто выжил, спасая город и нас;

О гордости нашей, о высокой боли

Всё сказали – и наша Анна, и наша Оля,

И не нужен другой рассказ.

8

Из таврических, полутропических снов

Что же вспомнилось в жизни дальнейшей?

Может быть, только вкус огородных даров,

А не запах земли, не шершавость стволов

И не цвет небосвода нежнейший.

И когда, волнуясь, я снова приду

На свиданье с таврическим детством,

Я, конечно, пойму, что в этом саду

Есть куда от прошедшего деться.

Сад подскажет, что нет буреломных причин

Вспоминать всё ушедшее с болью:

У древесных стволов здесь столько морщин,

Сколько было и раньше,

Не больше.

И детей будет столько же, сколько тогда,

Лишь, пожалуй, иначе одетых,

Но в пруду придворцовом живая вода

Вдруг покажется менее светлой;

Кто-то может сказать, что не так и чиста...

Только я – не из их числа.

V. ЛИГОВКА И ЛЕСНОЕ

1

Я рад за тех, кому не слишком сложно

Считать сегодняшний салют

Лишь отраженьем нашей славы прошлой.

Они меня, быть может, не поймут.

Но в детской жизни – той, в которой нет тщеславья,

Где для событий нет возвышенной цены,

В тот, прежний май, другое было главным:

Не День Победы,

Нет,

А – День Конца Войны.

2

...После войны, не слишком скоро,

Мы, наконец, возвратились в свой город.

Но здесь не осталось прежнего детства:

Ни прежних игрушек, ни старого места...

Детство мое – как два осколка

Чашки одной. Но только

Этот разбитый фарфор

Не склеить мне до сих пор.

3

Теперь я от сада жил далеко –

У Лиговки, между двух вокзалов.

Я знакомился с городом нелегко,

Начинал почти что с начала.

Наш дом стоял у горы кирпича,

Которая до войны была домом тоже.

Здесь пленные немцы, как в старых вещах,

Разбирались в своем боевом прошлом.

Мы с отцом пилили дрова во дворе,

А весною снег сбрасывали с крыши.

Нашу комнату постепенно уют согрел,