На берегу незамерзающего Понта

— Ого! Недооценил я наших железнодорожников.

— Ну да… не устают удивлять.

— Наконец-то! — изрекла недовольная соседка и обратилась уже к Полине: — Хотя бы в эти сутки вернулись — и то хорошо. Если б еще гостей можно было отменить, но муж не захочет…

— Купите что-нибудь в кулинарии или закажите пиццу, — посоветовала та.

— Ой, что вы, это же никуда не годится! — снова начался приступ занудства, и, предупреждая его, Мирош всем корпусом повернулся к Полине, словно бы отгораживая, и проговорил:

— Так придешь? Это не больно, правда!

— Не знаю, вряд ли.

— Компанию приводи, если одна не хочешь.

— С компанией уж точно не приду, — улыбнулась Полина. Вагон в очередной раз качнуло — поезд начал замедлять ход. И вместе с ним ускорило ход время. Побежало обратно, отсчитывая секунды. Люди оживились, вторгаясь в реальность, которая, оказывается, сузилась до четырех кресел друг напротив друга. Они и не заметили.

— Замороченная ты, — усмехнулся Мирош, сознавая, что надо отчаливать.

— Какая есть, — отозвалась Полина и стала вглядываться в стекло, за которым все сильнее сгущались сумерки.

— Все равно классная, — мягко проговорил он, поднимаясь и подхватывая стаканы и использованные упаковки от еды. — Как там… Счастливого Рождества?

— Ага, пока, — сказала она невпопад, быстро обернувшись к Мирошу, и снова вернулась к разглядыванию появившегося, наконец, перрона и людей на нем.

— Может, с сумкой помочь? Большая?

— Что? — переспросила Полина, помахав рукой в окно.

— Вещи давай вынесу! У меня вон сколько рабов, — Иван кивнул на кресла, где уже вовсю копошились парни из группы «Мета».

— Спасибо. У меня только рюкзак, и меня встречают.

— Ну ладно… пока, — пробормотал Мирош, кивнул и побрел к своим, пробираясь через начавших толпиться людей. Но этого Полина не видела. Закинув на одно плечо «поклажу», она попрощалась с попутчицей и пристроилась в хвост змейки пассажиров у противоположного выхода от того, который был ближе к ее случайному знакомому.

В тамбуре в лицо ударил морозный воздух, о котором успела позабыть, Поля поежилась и шустро вышла из вагона, почти сразу же оказавшись в теплых объятиях, окутавших ее знакомым запахом и привычной надежностью.

— Привет! — выдохнула она и потерлась теплым носом о прохладную щеку, с проступающей щетиной. — Совершенно бесконечная поездка.

И неожиданно обернулась, будто кто-то толкнул. Или правда толкнул? С другой стороны вагона, толпились пассажиры. И среди них энергичные и никогда не унывающие музыканты, перебрасывающиеся веселыми репликами. Несколько девчонок ее возраста и чуть старше, явно из встречавших, вешались им на шею.

И Мирош. Без девчонок, с зачехленной гитарой в одной руке и спортивной сумкой — в другой.

Мирош, с улыбкой разглядывающий ее в эту минуту, когда ее все крепче сжимают чужие руки.

Мирош, подмигивающий ей в абсолютном знании: просто это случилось.

* * *

Солнце светило так ярко, что сквозь полусомкнутые веки мир расцвечивался голубым, розовым и белым — тонкими искристыми полосками, перемежающимися с тусклыми тенями пушистых ресниц.

Солнце касалось лица. И щурились не только глаза — ей казалось, что щурится все ее существо, пытаясь защититься и одновременно подставляя себя свету: вот она — я, забирай. Всю, целиком.

Солнце терялось вспыхивающими звездами на воде, превращая побережье в сплошной отсвет — все тех же голубого, розового и белого. На сколько хватало глаз от запада до востока, смыкаясь здесь, у проломленной рассохшейся лодки, прибитой штормом к берегу, когда Полина была еще ребенком.

Теперь она сидела на этом месте, глядя впереди себя и ни о чем не думая — о чем можно думать в апреле, когда мир, как она сейчас, медленно наполняется силой и светом.

Море было удивительно спокойным, с тихим шорохом медленно подбиралось к ботинкам и тут же отступало обратно, оставляя после себя темный след. По мокрому песку легко рисовались знаки — буквы, ноты, глупые сердечки и что-то смутно напоминающее парусник. Она смеялась, когда вода в ритме дыхания смывала ее художества. И вновь принималась за прежнее — звезды, буквы, ноты.

Следующая волна быстро и уверенно обхватила толстые подошвы, и Полина резко вскочила, отпрыгнула в сторону, хохоча и возмущаясь морю. На нее величаво взирала чайка — огромная, откормленная и равнодушная. Она стояла очень близко и ничего не боялась. В это время года на берегу чайки встречались чаще людей и чувствовали себя абсолютными хозяевами этого мира.

Полина откинула в сторону прут, которым чертила по песку, проводила взглядом птицу, деловито протопавшую мимо нее, оставляя на песке следы своими оранжевыми лапами, и, сунув в уши наушники, ушла с пляжа.

Она искренне полагала себя счастливым человеком. И все, что случалось в ее жизни, было добрым и светлым.

День сегодня такой же — светлый и добрый.

И вскоре, подпевая мелодии в плеере, Полина стягивала с себя куртку и обувь в их с мамой доме, располагавшемся близко от пляжа и наполненном светом и добротой. В кухне схватила пирожок, еще теплый и ароматный, и прошла в комнату.