На берегу зеленого моря, у подножия желтых гор

В общем, проснулся я только к вечеру. Если бы не обгоревшая кожа, примерно сотня человек увидела бы, как я заливаюсь краской — на этот раз уже от стыда. Оригинально, наверное, выглядит курортник, дрыхнущий прямо на пляже, в самой гуще… Ну да ничего, это не самое главное. Самое главное теперь не спечься от жара. Я уже чувствовал озноб. Что называется, морозит. Температура небось к вечеру до сорока подскочит — а ну, так обгореть! Я побрел обратно, в корпус. Чибис меня когда увидел — уже поздно вечером — чуть в обморок не хлопнулся. Я ведь был краснее вареного рака! И уже не то, что красным, а каким-то багровым с синеватыми пятнами. Кожа уже начинала пузыриться и облазить. Отдохнул, называется. Может, все два дня оставшиеся так проваляюсь. — Красавец, — заключил Чибис. — Когда ж ты так успел? — Так ведь сколько я уже на солнце не выходил, — попробовал оправдаться я. — А еще наплавался, заснул на пляже. Ну и… — Ну вот тебе и и. Что теперь? Я пожал плечами: тебе, мол, виднее. А в следующую секунду почувствовал, как катится по телу прохладная колкая волна. И смывает зуд с кожи. Чибис встряхнул руками. — Все, к утру будешь как новенький. Не слышу! — Спасибо. — Во-от. А теперь давай-ка съедим чего-нибудь. Ты не против? Я был обеими руками за. Так всегда, когда самочувствие резко улучшается — просыпается здоровый голод. Съели по несколько бутербродов, запили чаем. Хватило. Завтра будем заботиться о еде, надо будет сходить в магазин, прошвырнуться по рынку — хотя бы таранки да пива купить, позавтракать можно остатками бутербродов, а пообедать в кафе. Чибисовы кулинарные способности ограничивались на бутербродах с сыром и колбасой, но деньги сотворить он все же в состоянии. Когда-то и я так мог. Почему же не могу сейчас? Не достигает образ предмета в воображении должной четкости, будто барьер поставили, за который — ни ногой. — Прогуляемся? — предложил я. На улице уже стемнело, зато во множестве цвели фонари, а люди, похоже, и не думали ложиться спать. — Прогуляемся, — согласился Чибис. — Ты по сторонам смотри. Курорт все-таки… — Я не большой любитель курортных романов. Не потому, что однолюб, а потому, что так легче всего подхватить что-нибудь. Ну, ты понял. Ты их видел, этих красавиц? Я постарался отойти подальше от общей толкучки. На обнесенной низеньким узорчатым заборчиком организовалась дискотека, отзвуки которой, наверное, слышны в километре от берега. Территория пансионата была достаточно обширна, чтобы вместить в себя и любителей компании, и таких вот одиночек. Я медленно шагал по узким аллейкам, горели над головой редкие здесь фонари, а в промежутках между ними сгущались сумерки. С моря несло свежестью. Время от времени я останавливался, задирал голову к небу и понимал, что счастлив — в такие моменты сладко щемило сердце. Я впитывал каждое мгновение долгожданного одиночества, именно такого одиночества, не тяжелого, не горького. Вдоль дорожек росли сосны. Не везде, только за пансионатом, куда люди обычно и не заглядывают. Здесь меж плит дорожек обильно проросла трава, газоны стали белыми от пушистых головок странных цветов — похож на одуванчик, только размеров раз в пять больше. Семена так же летали по воздуху и так же запутывались в сосновых ветках. Среди этих сосен стояли скамейки — такие, что висят на цепях под округлым козырьком. Проходя мимо, я понял, что сесть туда мне равнозначно входу в дверь с надписью «Посторонним вход воспрещен». Эти лавочки, подвешенные над землей, предназначались для других, еще более счастливых, людей. Счастливых, потому что не одни. Кто-то тихо играл на гитаре, так же тихо пел. Остальные лишь сидели, обнявшись, и слушали. Когда их собственная музыка не заглушала гитарный звон. Я встал поодаль, прислушался.

Ночью поздней,
Ночью беззвездной
Выйди из дому, забыв на час о сне.
Слышишь грозный
Отзвук тревожный?
Слышишь мерный стук в полночной тишине?
Это в истовом мощном биении эхом гудит небосклон.
Это слились удары сердец тех, кто нынче не спит, кто влюблен.
Тут и мое — стучит, стучит
с твоим — в унисон.
Ночью поздней,
Ночью беззвездной
Выйди из дому, забыв на час о сне.
Слышишь грозный
Отзвук тревожный?
Слышишь мерный стук в полночной тишине?
И войдя в резонанс этот звук беспощадно вершит свой резон:
Руша стены обид меж сердец тех, кто нынче не спит, кто влюблен.
Тут и мое — стучит, стучит с твоим — в унисон.[3]