На безымянной высоте

— Чем-то намазался, не иначе, — предположил Про­хор. — До войны еще слышал, есть, мол, у немцев такая жидкость от блох, клопов, тараканов, муравьев и прочих комаров. Намажешься, говорят, и вся эта живность от одного запаха разбегается. А русский человек разве когда додумается?

— Ну. Он лучше будет этих блох ловить и клопов да­вить, чем мозгой пошевелит, — согласился Степан.

— Нет, если ему прикажут, он, может, и получше что придумает, — не согласился Прохор. — А раз приказа нет, какой с нас спрос?

Безухов молча вглядывался в окуляры бинокля. Из-за низкой тучи выглянуло солнце, и сразу что-то блесну­ло ему в глаза.

— Кажется, вижу его... Вроде оптика блеснула.

— Ну! — возбужденно воскликнул Степан и подтолк­нул Ильгидина. — Вася, на тебя вся Россия смотрит! Не тяни давай, мать твою так, герой труда на мою шею, да стань ты наконец боевым героем!

— Целься над оптикой, прямо в лоб влепишь! — по­советовал Прохор.

Ильгидин, до этого слушавший разговор с приоткры­тым ртом, поспешно приложился к прицелу.

— Да вот же он, — возбужденно шептал Степан. — Вижу... За листвой... Белобрысый такой. Жует что-то. Перерыв устроил, что ли, пьет свой утренний кофий из термоса... Видишь, нет?

— Вижу, — едва прошептал Ильгидин. И выстрелил.

Они замерли, приникли к земле. Потом Иван Безу­хое молча снял свою пилотку, приподнял над окопом, и тут же ответный выстрел сбил ее на землю. Степан Каморин поднял ее, присвистнул. Пуля прошила звездочку, сбив с нее всю эмаль.

— Это тебе, Вася, не победные рапорты вождю пи­сать! — Степан сплюнул.

— Я вам, товарищ старшина, другую, новую доста­ну! — извиняющимся тоном сказал Ильгидин.

Безухов только отмахнулся, молча глядя на незадач­ливого стрелка.

— Так в чем дело, красноармеец Ильгидин?

Тот покаянно вздохнул. Потом неожиданно всхлип­нул, вытирая слезы.

— Не хотел я воевать, — сказал он негромко. — Со­всем, однако, отказывался на войну идти. Нельзя мне людей убивать, нехорошо это. Не могу в лик божий стре­лять.

— Я ж говорил — старовер! — не выдержал Прохор. — Или хуже того — сектант.

— Помолчи! — строго сказал Безухов. — Это у кого божий лик? — не понял он. — У фашиста?

— Каждый человек создан по образу и подобию... — как по писаному сказал Ильгидин и перекрестился дву­мя перстами. — А он человек, как все мы. Белку могу стре­лять, человека не могу. Пусть лучше он меня убьет, а я в него стрелять не стану.

— Тьфу! — Степан снова от возмущения сплюнул.

— В боях участвовал? — не выдержал Прохор.

—Да...

— Значит, вокруг тебя товарищи погибали, а ты точ­но так же в белый свет как в копеечку стрелял? — не от­ставал Прохор.

— Нельзя отвечать злом на зло, — качал головой Ильгидин. — От этого оно только умножается. Что мы и ви­дим вокруг себя...

— А что ты других обманывал — не зло? — сощурился Прохор.

— Бог это видит: я обманываю только убийц, — по­нурил голову Ильгидин. — Пусть даже обманутых и не­вольных. И пусть лучше меня расстреляют, чем я убью человека... Не могу, поймите, не могу убивать человека.

— Это мы, твои товарищи, убийцы? — не выдержал Степан.

— Полегче, — сказал Безухов, вовремя перехватив его занесенную руку. — Сам со своим Богом разберись сна­чала...

— Как же ты, милый, с такими мыслями в армию по­пал? — покачал головой Иван Безухов, на минуту даже забывший, что он здесь старшина, то есть старший по званию.

— Наверняка заставили, — вполголоса сказал Про­хор. — Слыхал я про таких. Штрафротой им угрожают, если отказываются. А еще семью грозят посадить. Неко­торые до конца стоят, другие, вот как он, соглашаются.

— Так и было? — спросил Безухов, все еще удерживая Степана.

Ильгидин кивнул и еще ниже опустил голову.

— И что с ним теперь делать? — негромко спросил Безухова Прохор.

Тот неопределенно пожал плечами. Снова приложил­ся к биноклю. Там возле муравьиной кучи уже ничего не было видно.

— Что делать... Придется нам этой чемпионке по стрельбе другой секрет готовить. И немедленно. Этот, считай, раскрыт, можно забыть.

— Наверняка немца там уже нет, — сказал Прохор, глядя в бинокль. — Что он, дурак? Только спугнули... Обидно, да? Немца столько дней выслеживали, такую позицию этому староверу подготовили, все оборудовали... Это сколько же мы здесь зря просидели?

— Считай, трое суток, — кивнул Степан.

Они прозевали момент, когда Ильгидин встал, вып­рямился в полный рост — и снова прозвучал выстрел, а над муравьиной кучей взвился пороховой дымок. Иль­гидин тихо охнул, осев на землю.

Пуля попала ему точно в середину лба.

9

Майор Иноземцев, хмурый и решительный, шел впе­реди офицеров, прибывших из штаба корпуса, в сторону передовой.

Навстречу ему брел с виноватым видом сержант Сте­пан Каморин...

— Ну что скажете, товарищ сержант? — остановился Иноземцев. — Чем порадуете? Выполнили приказ?

— Никак нет, товарищ майор, — сокрушенно ответил Степан. — Фашист опять нас опередил. Опять он убил нашего снайпера.

Иноземцев пристально посмотрел на него, застыл в раздумье, нервно гоняя желваки, передергиваясь лицом.