На безымянной высоте

— Ну дела… — Майор Самсонов поскреб в затылке. — Где сейчас найдешь Иноземцева? — спросил он офицеров. — Может, он уже в Москве, в академии этой, как ее, лекции слушает.

— Академии Генштаба, — подсказал кто-то.

— Вот-вот… Соедини меня со штабом корпуса, — сказал Самсонов молоденькой телефонистке. — С полковником Егоровым. Только быстро.

* * *

Майор Иноземцев — высокий, поджарый, с колючим взглядом, уже вылез из «виллиса» и направился к поджидавшему его и еще нескольких офицеров американскому «Дугласу», чьи моторы уже работали, а винты подняли пыль над фронтовым аэродромом, когда рядом притормозила догнавшая их «эмка», в которой сидел полковник Егоров — коренастый, моложавый, крупноголовый и как лунь седой.

— Здравия желаю, Игорь Андреевич! — козырнул Иноземцев. — Что, вместе в Москву летим?

— Никак нет, Сергей Павлович. Вместе остаемся! — Полковник постарался перекричать гул моторов. — Еле вас догнал. Есть приказ комкора: вы назначаетесь командиром Четырнадцатого полка, где прежде служили.

— А что случилось с Морозовым? Его повысили, перевели от нас или…

— Да, Сергей Павлович. Или. Снайпер его подстрелил. Сегодня утром пришло донесение.

2

Около трех часов ночи разведчики Степан Каморин и Михаил Лопатин в маскхалатах подползли к переднему краю обороны противника и какое-то время лежали неподвижно, вжав головы в траву и вслушиваясь в доносившиеся из немецких окопов разговоры.

Каморин взглянул на Лопатина и показал ему сначала два пальца, потом добавил третий. Кивнул в правую сторону, туда, где окоп пересекался с неглубоким овражком и откуда доносилась ночная оратория лягушачьего хора.

Лопатин понимающе кивнул и бесшумно пополз следом за Камориным в сторону овражка, распластавшись в траве. Хор лягушек стал громче, как если бы их что-то встревожило, но это не остановило разведчиков.

Они проползли по дну оврага, выбрались наверх и увидели небольшой блиндаж, из которого доносились храп и сопение спящих немцев.

Они замерли, выжидая. Ждать пришлось довольно долго. Солнце еще не встало, когда из блиндажа показалась лысая голова и толстощекое лицо настоящего бюргера, большого любителя пива.

Расчет разведчиков был прост: мужчины в пожилом возрасте часто по ночам бегают мочиться. А пожилые люди на войне — это чаще всего старшие офицеры. Вот тут их и бери, в этот самый интимный момент, как ни противно, когда они особенно беспомощны.

Правда, пожилых немцев в результате тотальной мобилизации, проводимой фюрером, на фронте в последнее время становилось все больше.

Зевая и дрожа от холода, немец с трудом выбрался наверх, стал за ближайший куст, расстегнул кальсоны — только собрался облегчить мочевой пузырь, как последовал тяжелый удар по голове, затем в рот ему засунули кляп…

Немец только всхрапнул, и снова все затихло. А лягушки, не останавливаясь, продолжили свою извечную тему.

Едва могучий Степан взвалил на себя немца, как Михаил сделал ему предупредительный знак. Степан услышал шаги приближающегося немецкого патруля, но не растерялся. Быстро опустив оглушенного немца в овраг, лег на него сверху, и разведчики замерли, вжимаясь в землю.

Патрульные, негромко переговариваясь, прошли мимо всего в нескольких шагах. Они замерзли в предутренней сырости и были озабочены только одним: быстрее бы смениться. Прошли, и опять все стихло.

Разведчики снова поползли обратно к своим, волоча за собой связанного немца и замирая, когда в небо, шипя, взлетала осветительная ракета.

Но как только они выбрались из овражка и до нашей передовой оставались считанные метры, с нашей стороны ударили автоматные очереди — одна, потом вторая, и разведчики в очередной раз вжались в землю, стараясь с ней слиться. Пуля сбила со Степана пилотку, в ответ он громко выматерился.

— Эй, вы там… Спросонья, что ли? — выкрикнул Лопатин.

— А… это кто? Свои, что ли? — донесся озабоченный голос, — должно быть, солдатик из пополнения со сна решил, будто к нему со всех сторон подбираются враги.

— Нет, это Гитлер с Геббельсом к тебе на пироги пожаловали, — громко сказал Степан. — Держись, щас язык на жопу буду натягивать!

Над нашим передним краем взмыла осветительная ракета, разведчики с «языком» замерли, и немцы на всякий случай дали пару очередей в сторону русских окопов.

Они перебрались еще через один овраг, поросший густым кустарником, и Каморин прокричал по-птичьи, приложив руки ко рту.

В ответ из небольшого окопа-секрета донесся тихий голос разведчика Прохора Полунина:

— Степа, Миша, вы?

— Мы, кто ж еще… — буркнул недовольный Степан. — Давай не спи, принимай…

И они свалили в окоп связанного немца. Прохор ощупал окровавленную голову беспамятного немца,

— Степа, ты его, случаем, не убил?

— Случаем, нет. Перевяжи его получше, что ли, раз не нравится… Или воды ему плесни… Так кто там по мне стрелял, кто пилотку продырявил? — спросил он громко.

— Да это вон они, пехота. — Прохор пренебрежительно мотнул головой в сторону соседних окопов. — Пополнение, мать их так. Со страху, как всегда.

Степан выбрался из окопа разведчиков, подошел к соседнему.