На благо лошадей. Очерки иппические

– В Америке! – присвистнул Кольцов. – А у меня Валерка из Монте-Карло вернулся. Два приза выиграл. Ну, как там у них в Америке?

– Индейцев видел.

– Индейцев! – старик свистнул еще раз. – Пойдем, зададим овса, а после уборки расскажешь.

Отвалив тяжелую полувисевшую дверь, потому что не хватало петель, он предупредил:

– В тамбуре осторожней: лоб себе не расшиби! У нас тут лампочка перегорела.

Я последовал за сутулой спиной старого наездника в полутьму конюшни.

* * *

Рассказывая о поездке в Америку у себя в Институте мировой литературы, я прямо сказал о том, что в этом очерке осталось между строк: наши сельские труженики это те же индейцы, а колхозы – резервации. «Дайте мне слово, что больше вы этого нигде не скажете», – после выступления обратилась ко мне сотрудница, которая, как многие догадывались, выполняла и другие функции. Слово было дано, а сотрудница тоже, как видно, сдержала свое обещание, не высказанное, но вполне ясно подразумеваемое. По крайней мере в поездках за рубеж мне в дальнейшем не препятствовали.

Сравнение резерваций с колхозами возникло у меня как бы само собой, естественно. На резервации увидел я узнаваемое.

Ещё при Сталине, в подмосковном колхозе, где научился я ездить верхом, прыгает возле конюшни грач с подбитым крылом. Мой наставник и сверстник, сын конюха, хочет его отогнать. «Не трожь, – говорит ему тут же стоящий отец, – вечор мы его сворим». Ментор мой покраснел, смутившись, что я услышал и, уж конечно, понял, в какой нужде они живут. Годы миновали, друг пригласил меня к себе, сели за стол, суп ели, постный, мясного в доме не было. (Были мы ещё слишком молоды, чтобы сбегать в местный магазин и чего-нибудь взять, как со временем услышу я, словно припев, слова старого кавалериста. Под «чего-нибудь» он подразумевал, что без выбора, зато всегда имелось в магазине.)

Вскоре после смерти Сталина, когда сталинские порядки ещё сохранялись, всё там же, под Москвой, всей группой поехали мы на дачу к одной из студенток готовиться к экзаменам. Дача ведомственная, за высоким забором, но, как только решили сделать перерыв, я по своему обыкновению пошёл побродить в поисках лошадей. И вот у колхозной конюшни разговорился с конюхом. «Без паспортов, как были, так и есть: по-отнимали, чтобы не разбежались, – говорит он, – будто за колючей проволокой живём». И это – под Москвой, Кремль видать, а что творилось далеко от Москвы, и не спрашивай. И тут же – оптимизм, советский оптимизм. Тут же патриотизм, советский патриотизм. Тут и пропаганда, талантливая пропаганда, хорошие кинофильмы и чудесные песни, а раз талантливая, стало быть, небеспочвенная. Чувства были неподдельные, прежде всего умение ценить, воспитанное нетребовательностью военных лет. Понятно, у тех, кто чувства эти испытал или читал о них, воспоминание о тех временах непритязательности вызывают ностальгию, но стоит вспомнить, что были за времена, когда чувства эти действительно оказывались сильны, сразу – мороз по коже.

Запад идет нашим путем – к государственному капитализму, но по-своему, по дороге шоссейной, не по колдобинам. Идея без средств воплощения – ничто. Капхозы, по-нашему совхозы, куда отказывался поступить на работу мой друг, фермер-единоличник, конечно, восторжествуют. Никаким частным хозяйствованием современное население не накормишь. Индустриализация и коллективизация – единственный выход. Но – не как у нас, а по порядку. На уборке в колхозах каждую осень належался я на различных сельскохозяйственных продуктах – на картошке, моркови и, разумеется, на сене. В осеннюю распутицу к урожаю подъезда больше частью не было, вот мы и отдавали наши силы и время трудовому лежанию (и нам шли трудодни). А у них – доставка. Мой тесть, инженер-строитель, всегда говорил: стоит ввести нашу систему в пустыне Сахара, и там начнутся перебои с песком.

Речь Руди Шабала из племени Нез-Персе

Шли Чоктосы и Команчи,

Шли Шошоны и Омоги,
Шли Гуроны и Мэндэны,
Делавэры и Могоки,
Черноногие и Поны,
Оджибвеи и Дакоты…

«Песня о Гайавате»

Выступая на Всеамериканской конференции по ахалтекинцам, устроенную супругами Кейс, Руди Шабала говорил как у индейцев принято, цветисто и долго. Суть им сказанного можно изложить вкратце, но чтобы понять его речь, придется сделать предварительные замечания.

Перейдя на вторую половину жизни, Марго и Фил Кейс создали конеферму для разведения ахалтекинцев. Лошадей этой породы в Америке не было, супруги поехали к нам на аукцион, приобрели приличного жеребца, купили кобыл, причем племенные матки им попались до того ценные, что наши, спохватившись, зачесали в затылке: «Зачем было продавать?» А землю Кейсы нашли в штате Виргиния: там жарко, как в Средней Азии, хотя, правда, влажно, особенно летом, не как в Средней Азии, однако выведенные текинцы прижились, поголовье на ферме достигло больше пятидесяти голов.