На Боковой речке

Чёрт долговязый! Шагает широко, трудно за ним поспевать. Этой своей гулливерской походкой он меня и прежде мучил — когда мы ходили из общежития в Сергеляхе до рабфака… Еле добежал за ним до речной заводи. Там, в камышах, стояла маленькая лодка. Дмитрий залез в неё и поплыл расставлять сети. А я на берегу отмахивался от комаров. Кусают, сволочи, уйма их здесь. Совсем заели.

— Что, танцуешь?! — крикнул Дмитрий, выплыв на середину заводи.

— Танцую! Краковяк!

— Танцуй, танцуй! Ты ведь человек городской, насквозь пропитанный культурой.

Это он, конечно, шутит, но вообще Дмитрий патриот села. С ним даже бесполезно говорить о некоторых преимуществах города. Мне в районе рассказывали, что с тех пор как он здесь работает, Дмитрий никуда не уезжал. Каждое лето заготовляет сено для колхоза. Бесплатно. Показывали его письмо, напечатанное в республиканской газете. В нём он призывал учителей помочь своим колхозам э заготовке кормов. Когда я ему вечером напомнил об этом, он покраснел. «Знаешь, тут прошлым летом корреспондент приезжал, — так просил написать, так приставал… Я чуть со стыда не умер, когда газету прочитал, — слова какие-то громкие вставили. Я им письмо послал, просил опровержение напечатать. Не напечатали. Вот так это и было».

Дождь всё усиливался. Между тем Дмитрий расставил сети и подплыл к берегу.

— Вот льёт-то, а! — крикнул он.

Он снял майку, выжал её. По спине Дмитрия узкими струйками стекала вода, мокрые волосы прилипли ко лбу. Только я открыл рот, хотел сказать, что он похож на мокрого суслика, как он расхохотался.

— Эх ты, бедняга, — что ты так съёжился, точь-в-точь мокрая ворона.

Мы двинулись к шалашу. Дмитрий поглядывал на меня сбоку, всё издевался над моим видом и вдруг умолк на полуслове. Остановился. Вытянув шею, он смотрел в сторону леса. Там по тропинке шли двое: мужчина и женщина. Дмитрий быстро надел майку и ускорил шаги. У шалаша нас уже ждали.

Впереди стоял юноша с чистым, по-девичьи нежным, немного загорелым лицом и чёрными, мягкими, именно мягкими глазами. О таких говорят: парень как красная девица.

Посмотрев на женщину, я сразу понял, что она его мать. Уж очень похожи. Видно, что не так уж молодая, но какая статная, гибкая.

— Здравствуй, Нюргун! — сказал Дмитрий, протягивая руку юноше, но почему-то глядя на женщину.

— Здравствуй, Дмитрий Степанович, — ответила женщина.

«Они, наверно, сюда по какому-нибудь делу, не буду им мешать», — решил я и отошёл в сторону, к лиственнице.

— Мы заходили к тебе домой. Ведь дождь. Думали, может, придёшь. Как видишь, не дождались, — говорила женщина.

— Нет, я домой и сейчас не собираюсь.

— Жена на тебя сердится…

Дмитрий крякнул.

— Вообще-то я в бригаду иду, надо узнать, сколько сена заготовили. А завтра в район вызывают. На сессию райсовета. Тут надо дело делать — вон сколько сена пропадает.

— Да, сейчас не время заседать, — сказал Дмитрий.

— Но я к тебе не жаловаться пришла. Поговори, если есть время, с моим Нюргуном. Ты ведь для него не только учитель.

— Мама!

— Всё! Не буду. Ну, я пошла.

— Дариа, заходи на обратном пути — рыбу возьмёшь.

— А что, Нюргун не унесёт?

— Может, и не унесёт… — улыбнулся Дмитрий.

Он стоял неподвижно и смотрел, как Дариа шла по скошенной траве.

Между тем дождь снова припустил.

Дмитрий бросился в шалаш, выскочил оттуда с плащом в руке и побежал по кочкам, крича:

— Дариа, возьми пла-ащ! Дариа, плащ!

— Не сахарная, не растаю!

Эти озорные слова остановили Дмитрия, мой друг вернулся к шалашу, швырнул туда плащ.

— Нюргун, чего мокнешь? Поди сюда.

Они уселись на лиственнице, рядом со мной, на стёсанном с одного бока бревне.

— Когда же перестанет этот дождь, — промолвил я, чтобы не сидеть молча.

— А что, он тебе мешает? Пусть идёт, — сухо сказал Дмитрий и, пригладив волосы, совсем по-другому, мягким голосом обратился к парню: — Ну, Нюргун, выкладывай, что у тебя за дело?

Нюргун покосился на меня.

— Э, кажется, я вас ещё не познакомил, — улыбнулся Дмитрий. — Это Нюргун Туласынов, бригадир комсомольско-молодёжной бригады. Недавно о нём написали очерк в газете «Эдэр коммунист». Может, ты читал?

— Кажется, да… видел… было напечатано, — ответил я, но не мог припомнить, читал я этот очерк или нет.

— Ну, а это мой друг, — продолжал Дмитрий, — вместе на рабфаке учились. Ты не стесняйся, Нюргун. Он человек свой. Говори, с чем пришёл.

— У меня, Дмитрий Степанович, такая просьба, — смущённо начал Нюргун. — Вы росли вместе с моим отцом, дружили и на фронте вместе воевали… А меня… с малолетства знаете… сколько лет в школе… учителем моим были. — Парень опустил глаза, нещадно мял в руках свою старую кепку. — Понимаете, Дмитрий Степанович?..

— Пока ничего не понял. Всё, что ты сказал, мне известно, но чего ты хочешь, я не понимаю.

— Сейчас скажу. Короче говоря, Дмитрий Степанович…

— Ну-ну!..

— Можно ли мне… вступить в партию?..

— В партию? Что значит — можно ли? В партию? Тебе? Конечно, можно, нужно вступить. А я-то думал, чего это ты заикаешься, думал — что-нибудь страшное скажешь, а у тебя вот какая хорошая новость. Так-так. Ты сам решил или с кем-нибудь посоветовался?