На болотной стежке

Орел отъехал на своем жеребце поодаль, с ним отошел от ямы ее знакомец. Они там поразговаривали недолго - Орел в седле, а его собеседник снизу, задирая вверх голову... Потом всадник куда-то поскакал между сосен, блондин степенным шагом подошел к яме.

- Эту обратно, что ли? - спросил караульщик. С виду он был совсем еще мальчишка-школьник - малый, в подростковом пальтишке, с шеей, обвязанной шерстяным вязаным шарфом.

- Подожди, - мягко сказал блондин. - Иди вон за кустики, покури...

Парень послушно отошел в можжевельник, а этот устало опустился на траву возле ямы. Она все стояла, вглядываясь в его лицо и стараясь вспомнить: где его видела? А что до войны где-то видела, это было точно.

- Смотришь, не узнаешь? А я сразу узнал. Ты ведь - жена Подберезского?

- Была, - не удивившись, сказала она.

- Ну вот... А мы с твоим Афанасием вместе учились. На выпускном снимке наши фото рядом. Наверно же, видела?

Она вдруг все вспомнила. Действительно, на большой групповой фотографии преподавателей и выпускников рабфака рядом с фотографией мужа был этот блондинистый парень с рассыпавшимися на голове волосами и хорошим приветливым взглядом. После ареста Афанасия фотографию забрали в НКВД, и она больше ее не видела. Теперь смотрела на этого человека и не знала, что сказать - радоваться или горевать? И покорно-молчаливо стояла перед ним на краю ямы.

- Садись, чего же стоять? - добродушно разрешил он и поднял с земли сухую ветку. - Поговорим...

Учительница села, не выбирая куда, зябко подобрала под себя настывшие грязные ноги.

- Я тут за начальника разведки и контрразведки, - тихим голосом сообщил человек. - Хотели тебя в гарнизон внедрить. Там ведь бывшие нацдемы, сработались бы...

Она молча удивилась - услышать о себе такое никак не ожидала.

- Я не нацдемовка...

Человек переломил пополам и отбросил в сторону сухую ветку, подобрал из травы другую.

- А ты не отнекивайся. Нацдемы - не такие уж и плохие люди... Афанасий же твой был нацдем?

- И Афанасий им не был. Доносы все...

- Доносы - это плохо. Хуже, чем тиф... От тифа вылечиться можно, а доносы до смерти потянут.

Это правда, молча согласилась она. Разве не доносы погубили ее Афанасия? Да и ей испортили немало крови.... Но вот отца доносы вроде обошли, никто о нем не мог написать скверного слова. Он так остерегался национализма, а вот тоже...

Ее собеседник, похоже, чувствовал себя усталым, сидел в сырых, отмытых в болотной воде сапогах и вяло продолжал разговор. По всему было видать, что разговор этот не слишком интересовал его, пожалуй, он просто тянул время, изредка поглядывая на большие наручные часы.

От пригорка с ямой шел вниз пологий лесной косогор, с разбросанными на нем можжевеловыми кустиками, ниже росло несколько хилых, с поредевшей листвой березок. Выше, на пригорке меж сосен иногда появлялись люди, но близко к яме не подходил никто, все вроде сторонились ее. Поднявшийся ветер уже разогнал дым от костра, вокруг неспокойно шумели старые сосны. Время, вероятно, близилось к вечеру.

- Вы отпустите меня домой, - сказала она. - Там сын у меня. Один.

От этих ее слов начальник будто встрепенулся на траве, в его усталом взгляде, похоже, мелькнуло понимание.

- Сын? И у меня был сын. Да не стало, - сказал он. - Война...

- А жена? - неожиданно для себя спросила учительница.

- И жена, - вздохнул начальник. - Была...

- А этот Орел ваш - не местный? - спросила она, чтобы не молчать.

- Присланный, - просто подтвердил он. - Но это кличка - Орел. Лесной псевдоним. Как я, например, - Жуков. А в самом деле Петюкевич. По паспорту.

- А зачем так? - спросила она.

- Так полагается. Для конспирации.

Она немного задумалась, пытаясь понять смысл сказанного. Впрочем, тут и понимать было нечего: к чему конспирация среди своих, с какой целью? Если делать добрые дела, то какая надобность прятаться за клички? Иное дело - если бесчинствовать. Тогда приходится изворачиваться. Чтобы не нашли, не разоблачили. Свои или немцы - кому как придется.

Петюкевич-Жуков вроде незаметно для нее опять взглянул на часы - и ей совсем сделалось не по себе от предчувствия самого плохого. Только появилось что-то светлое в разговоре с человеком-начальником, как вдруг все исчезло. Было очевидно, что он тянул время, чего-то выжидая. Может, сумерек, что ли?

- Националистов мало осталось, - тем временем вяло рассуждал начальник разведки. - До войны всех подобрали. А теперь и работать не с кем. В разведке. Большевикам же немцы не доверяют...

- Разве не доверяют? - сказала она. - А могли бы. Не большая разница.

- Разница не малая, - рассудительно возразил начальник. - Во-первых, идеология. Потом - язык. Это у евреев с немцами почти один язык, отлично понимают друг друга.

- Но почему же партизаны не защищают евреев? Недавно еще так защищали. От антисемитизма.

- А зачем защищать? Злее будут, начнут бороться. А то привыкли, чтобы за них другие кровь проливали... Так и крови не хватит.

Гляди, как поворачивает! - молча удивилась учительница. Похоже, антисемит, однако...