На Большом Каретном

– Много... – явно стушевалась Гладышева. – Говорят, будто бы много, но лично я видела двоих.

– Двое – это тоже неплохо, – согласился с Гладышевой Агеев. – А кто говорит-то? – тут же спросил он. – Может, врут люди? Может, просто завидовали ей?

– Господи, чему завидовать-то? – взмахнула полными руками Александра Платоновна. – Ноги под мужиком раздвинуть... Эка невидаль! А насчет того, чтобы врать... Нет, Алла Борисовна врать никогда не будет.

– Алла Борисовна... Это что, ваша подруга?

– Ну-у не скажу, конечно, чтобы подруга, но хорошая знакомая – так это точно. Впрочем, она по соседству живет, на этой же лестничной площадке, она-то и звонила мне, когда к квартирантке мужики захаживали.

Это уже была явная удача, и Агеев не мог не спросить:

– А что, можно будет и с ней переговорить, я имею в виду вашу Аллу Борисовну?

– А чего ж не переговорить, если она сейчас дома.

Чехов – город небольшой, да и жила Алла Борисовна в двух автобусных остановках от Гладышевой, но, пока они ее ждали, Александра Платоновна поведала много интересного из личной жизни «девушки, без которой ее племянник уже и жизни дальнейшей не представлял». Но главное, она назвала фамилию того самого Германа, о котором коллеги Марии Дзюбы по редакции шутили, что «полночь близится, а Германа все нет».

Тупицын! Герман Валентинович Тупицын!

– А как же вы узнали? – искренне удивился Агеев, на что Александра Платоновна только хмыкнула в ответ. Мол, знай наших. – И все-таки? – не отставал Агеев.

Тетка Толстопятова уже плыла под натиском вроде и росточком невысокого, но плечисто-крепенького, как августовский боровик, мужика, который, судя по всему, своим подходцем и языком мог умаслить любую женщину. Тем более когда она уже давным-давно вдова и ей за шестьдесят.

– Да очень даже просто, – разоткровенничалась Александра Платоновна. – Уже вечерело, как вдруг телефонный звонок. Снимаю трубку – Алла Борисовна. И говорит запыхавшись. Мол, только что видела, как эта стерва мужика молодого к себе привела. Ну я, естественно, кофтенку накинула – это прошлым летом было – и на квартиру. Ах ты ж, думаю, сука такая, с моим Андреем живешь, он тебе квартиру снимает, а ты... В общем, попадись она мне в ту минуту под руку – убила бы стерву.

– А вы что, не знали до этого, что она мужчин к себе водит? – удивился Агеев.

Александра Платоновна обреченно махнула рукой:

– Да знать-то знала, мне об этом все та же Алла Борисовна докладывала – она ж с ней, я говорила, на одной лестничной площадке живет, так что всегда могла увидеть, когда и с кем эта курва домой возвращается. – Она вздохнула и уже совершенно иным тоном, каким-то болезненно-угнетенным, произнесла: – Поначалу я и сама не верила, думала, журналистка все-таки, тем более совсем еще молоденькая девчонка, мало ли у ней знакомых в городе, но когда и до меня, дурехи, дошло, что у этой стервы передок проснулся раньше, чем зубы молочные прорезались, и мой Андрюшка ей для чего-то другого нужен, но только не для жизни... В общем, рассказала ему все, что знала и о чем догадывалась.

Она замолчала и скорбно поджала губы. Мол, вот так-то, мил-человек, и живем.

– И что ваш племянник? – осторожно, так, чтобы не вспугнуть разговорившуюся тетку, произнес Агеев.

– Да ничего, – все так же скорбно пожала она плечами. – Как был дураком, так им и остался. Правда, поначалу вспылил сильно и даже с этой курвой поговорил, но...

Женщина надолго замолчала, и чувствовалось, что она по-настоящему переживает за своего лопуха-племянничка.

– Видать, он действительно любил ее сильно, – вздохнула Гладышева, – и верил каждому ее слову. Не ведаю, какой промеж них разговор тогда вышел, да только он заявился утром ко мне и сказал, чтобы я не лезла больше в ее личную жизнь и не разносила сплетни по городу.

– И вы... вы ему простили это? – усомнился в своих психологических способностях Агеев, который до этого момента принимал Гладышеву за женщину волевую и бескомпромиссную.

– А куда деваться? – скорбно улыбнулась Александра Платоновна. – Родная кровь все-таки. Мы с его матерью родные сестры. И когда она умерла, Андрюшке на ту пору всего лишь восемь лет было, я его, считай, и вырастила. К тому же... в общем, выпивши он тогда был, оттого и наговорил лишнего.

– Короче говоря, – подытожил Агеев, – умаслила жучка кобелька? А проще говоря, лапшу на уши навесила.

– Видать, так и было, – согласилась с ним Александра Платоновна, видимо начисто забыв, с чего бы это она разоткровенничалась с посторонним человеком о своем племяннике. Однако этого не забыл Агеев.

– Так что же дальше-то было? – спросил он. – Я имею в виду тот момент, когда вам Алла Борисовна позвонила.

– Ах да! – спохватилась она. – В общем, подхожу к дому, а тут как раз участковый ихний, я его хорошо знаю. Ну я к нему, естественно, так, мол, говорю, и так, что же это получается, сдавала квартиру нормальной вроде бы бабенке, а она, стерва такая, из нее притон публичный делает! И ежели ты, говорю, настоящий участковый... В общем, поднялись мы на площадку, звоним и стучим в дверь, требуем открыть, а она – хренушки.