На Большом Каретном

Мать Германа поднялась со стула и вышла из кухни. Не прошло и двух минут, как она вернулась с альбомом в руках. Аккуратно положила его на стол, предварительно смахнув со скатерки какие-то крошки, и, прежде чем открыть его, погладила ладонью по глянцевой обложке. Чувствовалось, что этот роскошный альбом для нее не просто архивная память.

...Агеев переворачивал осторожно тяжелые листы с фотографиями, и почти с каждой из них на него смотрел действительно красивый, смуглый лицом парень, с ямочкой на подбородке и бесоватой хитринкой в глазах. М-да, такой самец не мог не нравиться бабам. Причем всех возрастов и сословий.

Когда перевернул последний лист, спросил негромко:

– Так вы позволите взять одну? Естественно, с возвратом.

Анна Васильевна самолично выбрала фотографию, на которой ее сын был снят крупным планом, в полный рост, и, уже подавая ее Агееву, произнесла потухшим голосом:

– Лишь бы Гера нашелся. – Замолчала было, но тут же спохватилась: – Живой.

Что он мог на это сказать? Врать не хотелось, да и гадать на кофейной гуще тоже.

Уже стоя в небольшом кафе, куда он зашел перехватить чашечку кофе с пирожком, и набирая номер мобильного телефона Голованова, Агеев вдруг подумал о том, что эдак можно было бы и обанкротиться на одних только разговорах по мобильнику, если бы их не оплачивала «Глория». А так... говори сколько хочешь, излагай свои версии и предложения.

– Ты отчего это на оперативку опаздываешь? – не очень-то приветливо спросил Голованов, забыв даже поздороваться.

Агеев невольно хмыкнул. Командир, он и в Африке командир. Можно было бы, конечно, поиграть малость на Севкиных нервах, однако на каждую секунду разговора накручивались деньги-доллары, которые шли, в общем-то, из их общего кармана, и он вкратце, но довольно емко пересказал Голованову цель своей поездки в Чехов, но главное – разговор с матерью Германа Тупицына. Голованов слушал не перебивая и только один раз попросил:

– А вот это место, будь любезен, поподробнее.

– Ну насчет особых подробностей не гарантирую, передаю то, что услышал от его матери. Уже ближе к вечеру, я думаю, часиков в семь, возможно, в половине восьмого кто-то позвонил на мобильник Германа, разговор длился не более двух-трех минут, после чего он тут же засобирался куда-то, накинул на себя ветровку и, сказав матери, чтобы она не волновалась, если он не вернется ночевать, вышел из дома. И все! После этого она его уже больше не видела.

– И часто он так исчезал?

– Бывало. Однако если верить матери, то не более чем на пару дней. Причем всегда звонил ей домой и предупреждал, что задержится. А тут... Она, естественно, заволновалась и на четвертый день сообщила о его исчезновении в милицию.

– И?

– Заявление, само собой, приняли, однако их участковый потрепал ее по плечу и сказал, чтобы не суетилась особо, и без нее, мол, дел невпроворот. А что касается ее сына, так он небось корешок свой у какой-нибудь бабы греет.

– Тоже не лишено логики, – буркнул Голованов и тут же спросил: – Сам-то что думаешь по этому поводу?

– Спрашиваешь, чего думаю? Да, в общем-то, уже склоняюсь к третьему варианту.

И Агеев изложил свои личные версии столь внезапного исчезновения свидетеля преступления и замолчал, ожидая, что скажет на это Голованов, однако тот не очень-то торопился с выводами. Здесь можно было и впросак попасть. Наконец тяжело вздохнул, словно только что сбросил с плеча полновесный мешок с солью, и негромко произнес:

– А ведь ты прав, пожалуй. – И тут же: – В городском морге она уже была? Я имею в виду мать Тупицына.

– Естественно. Но туда он не поступал.

– А среди неопознанных трупов?

– Глухо.

– В таком случае, выходит, Москва?

– Или область.

– Тоже не исключено, – согласился с Агеевым Голованов. – У тебя его описание есть?

– И описание, и фотография – все есть. Трупа только нет.

– Значит, будем искать.

– Знать бы только, где искать, – буркнул Агеев. – Может, его в лесу где-нибудь грохнули, там же и прикопали. Или в каком-нибудь водохранилище рыбок кормит.

– Не исключено, – согласился с ним Голованов. – Ну а ты-то сам чего предлагаешь?

– Толстопятов!

– Задержать и учинить допрос с пристрастием? – В голосе Голованова звучала откровенная ирония, однако Агеев даже не обратил на это внимания.

– Да! Задержать и допросить.

– На каком основании?

– Ты что, меня об этом спрашиваешь? – в свою очередь усмехнулся Агеев. – Подозрение в убийстве!

– В убийстве кого?

– Хрена моего! – взвился Агеев. – И вообще, не пойму что-то я тебя, командир. Вчера одну версию отстаивал, а сегодня...

– Ну, положим, вчера я тоже сомневался относительно нашего с тобой телевизионщика, однако если бы знал об исчезновении Тупицына...

– Тогда что?

– Спрашиваешь, что? – В голосе Голованова появились металлические нотки. – Да то самое, что четыре трупа, причем два последних убраны как свидетели преступления, – это слишком много даже для профессионального киллера, не говоря уж о спившемся идиоте, который даже с работы был выгнан за то, что не мог пары слов связать.

Это был удар по самолюбию Агеева.