На букву "М"

— Я хорошо представляю, — не стала вдаваться я в лишние подробности, но вдруг прижалась щекой к его макушке и закрыла глаза. — Спасибо, Дим!

— К твоим услугам, — улыбнулся он.

А потом он купал меня в ванне как маленькую: я отмокала в пене, а он сидя на бортике пускал через бумажную трубочку воздушные пузыри. Дул на мою царапину, обрабатывая её водкой. И лежал со мной рядом в кровати поверх одеяла, пока я не уснула.

В своё оправдание хочу сказать, что уснула я быстро. И спала долго. Очень долго. До самого обеда. А проснулась голодная как волк от волшебного запаха омлета и свежесваренного кофе. И перед носом у меня стояла коробка с новыми кроссовками.

Так в них и пижаме я на кухню и пришла.

Отдохнувшая и какая-то лёгкая, словно выздоровевшая. Без тяжкого груза воспоминаний. Но с радостным чувством свободы. Потому что у меня были деньги на учёбу, даже с запасом, о чём радостно сообщил пополненный счёт. Три недели каникул. Данилов, который снова видел. И… Дрим.

— А в «Тигровой лилии» ты больше не работаешь? — не жуя заглатывала я нежнейший фирменный омлет Дрима.

— Нет, мы сейчас репетируем новую программу, хотим сменить старую месяца через два. Сделать нечто вроде корриды. Видела там у нас быка?

— Угу, — кивнула я с полным ртом. — Думаю, будет круто.

— Придёшь?

— Если пригласишь, — пожала я плечами.

— Это опасно, — хитро улыбнулся он. И я думала, он встал, чтобы добавить себе кофе, но не дав мне доесть, он подхватил меня на руки. И, чёрт побери, я даже не возражала, оказавшись грудью на столе.

И два дня я снова взмывала с ним куда-то в неизведанные мной небеса и падала с них в его сильные руки только для того, чтобы он дал мне недолгую передышку и снова запустил, как бумажного змея, в небо, где тот не может парить сам по себе, только на тонкой нитке в руках чуткого мастера.

Где-то к утру, когда, совершенно потеряв счёт времени, мы снова уснули утомлённые друг другом, но всё ещё не насытившиеся, где-то там во сне, словно стоя на краю яви и сна, кто-то мне сказал: — Не отпускай его. Это же Он.

— Нет, нет, — спорила я с этим голосом. — Ты не понимаешь. Его не удержать. Он как солнечный свет, как вода. Он — мечта. След на песке. Воздушный замок.

— Он — рядом. Он с тобой, — возражал мне собственный голос. — Он — твой.

— Нет, нет, это просто секс. Я люблю не его, — рассердилась я.

И проснулась.

— Дрим, — коснулась я пальцами его плеча, повела по узорам татуировки, но он во сне лишь обнял меня крепче и улыбнулся своими невозможно красивыми губами. — Моя Мечта, — прошептала я. — Слишком красивая, чтобы быть правдой.

— И что он реально тебя ни разу не видел?

Мы стояли на остановке Автобуса № 229. Дрим держал надо мной зонт — пришёл меня проводить. Я приплясывала от волнения.

— Нет. Говорю же тебе, он потерял зрение. А два дня назад ему сделали операцию.

— Боишься, что ему не понравишься?

Я только вздохнула.

— Да. Боюсь.

Но как ему объяснить, что вовсе не этого? Что в том Королевстве Кривых Зеркал, где живёт Писатель, нет белого и чёрного, нет отдельно вымысла и отдельно реальной жизни, нет разделения: вот эту девушку я люблю, с этой трахаюсь, а эта просто быстро печатает. Есть некое пространство, в котором существует всё и перетекает из одного в другое. А я в нём нечаянно оказалась в двух лицах. И он не знает, что я и она, та самая, что так важна для него — одно. И я боюсь, что как раз этого ему и не надо. Что он хочет страдать по своей Цапельке. И хочет, чтобы рядом была я. Или уже не хочет…

Блин, мне бы хоть толику Даниловского красноречия. Я даже себе не могу объяснить, что к чему, а потому просто махнула рукой.

— Дим, не ревнуй. Пожалуйста. Ты знал.

— Нет, этого я не знал, — многозначительно покачал он головой, явно имея в виду не то, о чём мы говорили. — Но это неважно. Твой автобус.

Он подал мне руку, помогая зайти, протянул свёрнутый зонтик. Махнул на прощание. И пошёл, подняв воротник и втянув голову в плечи.

Как я устала с тобой расставаться, Дрим! Мы снова и снова с тобой прощаемся, а потом встречаемся вновь. И каждый раз расставаться всё трудней.

Но сейчас я гнала от себя эти мысли. И они так успешно гнались.

Автобус привычно пустел, чем ближе мы подъезжали к последней остановке.

— Следующая — конечная, — объявил водитель и приглушил в салоне свет.

Женщина с кошёлкой пересела поближе к двери. Молодая пара взялась за руки, готовясь встать. А я с последнего ряда сидений, уставилась в окно.

И замерла, вцепившись в шторку. Там через площадь, сейчас пустую, стоял Данилов под большим зонтом. В своей кожаной куртке, под которой как-то прятал меня от дождя. Засунув одну руку в карман джинсов по локоть, как он любил.

Я выдохнула и забыла вдохнуть: он правда меня ждал. И что сейчас чувствовал, вглядываясь в сумерках в салон подъезжающего автобуса, мне трудно даже представить.

Я вздрогнула от звонка собственного телефона.

— Да, пап, — удивилась, услышав голос отца. Он мне очень редко звонил.

— Конечная, — объявил водитель, и я не услышала, что сказал отец.