На бурных перекатах

Не отходя, так сказать. За сим он убыл в неизвестном для своих спасителей направлении. Хотя почему же неизвестном? Очень даже известном: в это время набирало обороты движение Петлюры, и его лозунги о самостийной Украине и врагах-евреях привлекали многих авантюристов. Переждав пяток дней в домике тети Сони, двоюродной сестры своей матери, Бузыкин припрятал валюту в ее небольшом саду и, спалив там же папку со своей биографией и фоткой, махнул за счастьем к Симону Петлюре. Где без особых расспросов был поставлен на довольствие и зачислен (по его личной просьбе) на кухню при штабе у галичан. Ну, а как только те прознали о тайных переговорах Симона с поляками, об его обещании отдать Польше Галицию, кинули атамана вместе с Директорией и перешли к Деникину. Понятно, что вместе с ними безболезненно перебежал и Бузыкин. Остальное мы уже знаем.

И вот после стольких-то лет он объявился у матери.

Как уже было сказано, восторга при встрече ни сама Одарка, ни тем более отчим не выказали. Но это на первый момент – не выказали. Когда же он достал из своего вещмешка пару бутылок водки, круг колбасы, хлеб и самые настоящие шпроты, отношение их резко изменилось. А после пары стаканчиков мать даже всплакнула: оказывается, они с Вениамином (отчимом) вспоминали о нем каждый день. Ну, а уж как похоронку получили, так свет и вообще стал не мил.

«Веня, вон, не даст соврать, – то и дело призывала она мужа в свидетели, – ревела я, как оглашенная; прямо дурниной ревела!»

Бузыкин слушал ее откровенное вранье и самодовольно улыбался. Но когда в воспоминания ударился и Вениамин и договорился до того, что жил он «с сынком душа в душу», Антон не выдержал и расхохотался. Немного озадаченный, отчим взглянул на него... и тоже вспомнил. В памяти обоих ярко всплыл самый последний, заключительный, эпизод из их совместной семейной жизни.

– Что, тоже вспомнил? – криво усмехнулся Бузыкин.

– Кто старое помянет, Тоша, тому глаз вон, – не принял вызова отчим и несмело потянулся к бутылке:

– Что было, то прошло.

– Не сердись, Тоша, – вступила и мать. Она была уже пьяна. – Хочешь, оставайся жить с нами, а?

– И правда, – обрадовался такому выходу Вениамин, торопливо налил в стаканы, чокнулся донышком своего по верхам остальных и, не дожидаясь тоста, выпил. Понюхав кулак, крякнул: – Оставайся, Тоша.

Места всем хватит. Ну что, мир?