На чаше весов

— Как хочешь… — Пожимает плечами, а затем зачем-то понизив голос добавляет. — Но знай, что у тебя есть варианты. — Многозначительно сверкнув глазами, Тимур собирает свои инструменты, и уходит.

Вадим отстраняется и быстрой походкой, выдающей его злость, идет в спальню. Я иду следом, но хлопнувшая дверь, ясно говорит мне о том, что он не готов сейчас со мной разговаривать.

До чего ж ревнивый. Собственник. Ну почему с ним так сложно?

Возвращаюсь к столу, перебираю таблетки. На рецепте, затерявшемся между ними, узнаю печать клиники, принадлежащей Веронике.

Он заметил, что лекарства не помогают и поехал проконсультироваться с другими врачами?

Внимательный Вадим. Заботливый Вадим.

Вздыхаю. Не знаю, что с ним делать. Не знаю, как себя вести с таким Вадимом. Такого Вадима не хочется обижать, вызывая жгучую ревность. С таким Вадимом, кажется еще сложнее.

Встаю, подхожу к двери в спальню и нерешительно поднимаю руку, чтобы постучать, но не успеваю. Дверь открывается. Вадим, очевидно, несколько успокоившийся, выходит мне навстречу и останавливается рядом.

— Он прав. — Глухо отзывается, прислоняясь к стене спиной.

Я изумленно вскидываю брови.

— Ты не должна оставаться одна. — Добавляет Вадим.

— Да все со мной будет в порядке, Вадим. Я обещаю, все хорошо. — Пытаюсь возразить я, подходя ближе и обвивая его талию руками. Вадим не отстраняется, позволяет себя обнимать.

— Нет. — Отрицательно качает головой Вадим. — Через два дня я должен ехать на совещание ООН. Ты не останешься одна.

— Но…

— Я отвезу тебя в клинику Вероники. — Вадим заправляет прядь моих волос за ухо и добавляет. — И это не обсуждается.

Конечно же не обсуждается. Раз Вадим что-то решил, сопротивляться не имеет смысла.

Глава 41

В палате, рассчитанной на одного, с трудом, но уместились две койки. На одной из них я, на другой — необщительная девочка-подросток. Девочка проходит последнюю стадию — поражение лимбической системы, и мучается приступами апатии. За неделю совместного пребывания мы не перекинулись и парой слов. Но меня это не слишком беспокоит, а депрессивно-подавленную девочку и подавно.

Мое зрение потихоньку восстанавливается, слуховые галлюцинации еще беспокоят, но проблем с памятью не наблюдается. Я с опаской и напряженным ожиданием поглядываю на свою соседку, размышляя, когда же и мне придется бороться с подобными состояниями.

Вадим улетел на заседание совета безопасности. И хоть держался он как всегда стойко и уверенно, я видела насколько он обеспокоен предстоящей поездкой. На мои расспросы он не отвечал, но я понимала, что его ждет немало проблем. Совету безопасности ему предоставить особо нечего.

«Организация» продолжает свои кровавые расправы. Осужденный Горин, который, мог бы вывести следствие на «Организацию», очень своевременно убит в СИЗО сокамерниками.

Калидус распространяется по стране со скоростью атомного взрыва, а Матвеев — единственный человек, который мог бы остановить распространение бактерии, — продолжает молчать.

Генерал-майор тянет время как может, оттягивая судебный приговор, давая возможность Вадиму выяснить у Матвеева хоть что-то, но все зря. Теперь, когда за дело взялись ООН, ни от Вадима, ни от его начальника больше ничего не зависит.

Не занятая ничем кроме сна и безделья, я размышляю обо всем этом днем и ночью. Матвеев, Горин, Организация. Все это взаимосвязано, все это кому-то выгодно, и важно понять кому. Ответ на этот вопрос может дать только ученый. Он же может помочь и с остановкой эпидемии.

Должны быть рычаги давления. Должно быть что-то, за что можно зацепиться…

Из размышлений, от которых уже начинает пухнуть голова, меня вытаскивает голос Вероники.

— Добрый вечер, девочки. Ну как вы? — Обычно сияющая Вероника, сейчас выглядит выжатой, как лимон. Голос звучит тускло и устало.

Девчонка на соседней койке, буркнув, что у нее все прекрасно, отворачивается к стене, воткнув наушники в уши. Вероника садится на стул рядом с моей койкой и откидывается на спинку.

Запускает руки в волосы и пальцами массирует кожу головы. Прикрывает глаза.

— Вадим звонил. Велел заходить к тебе каждый час, но у меня не получается, извини.

— О, боже. Все в порядке, Вероника, даже не думай слушать его. — Возмущенно вскрикиваю я. — Я тебя не выдам. — Добавляю со смешком.

Вероника и так заходит ко мне довольно часто, а во время ее ночного дежурства, мы и вовсе проводим с ней по несколько часов, болтая и попивая чай в ее кабинете.

— Мне кажется, что мир рушится, и вот-вот упадет нам на головы. — Говорит Вероника, устало вздыхая.

— Не рухнет. — С улыбкой произношу я, и легонько сжимаю ее руку в поддерживающем жесте. Она нуждается в поддержке, и в заботе, хотя с виду и не скажешь. Сильная, уверенная в себе женщина, открытая, добрая, бескорыстно помогающая бездомным людям, а теперь еще и больным Калидусом, для которых не нашлось места в государственных больницах. — Мир не рухнет, пока в нем есть такие люди, как ты.

Вероника фыркает.