На чужой палубе

И когда песня кончилась, Петр Андреевич почувствовал, как потеплели его отношения с чужими матросами. Хотелось закрепить растущее, доброе, хотя и бессловесное взаимопонимание.Попробовать разве «Песню о Родине»? А не сочтут ли это за агитацию на чужом пароходе? Народ-то здесь разный. Как Тони Мерч преподнес ему «свободную Ирландию»! Пока Петр Андреевич перебирал в памяти знакомые песни, выручил его Олаф Ларсен: запел хорошо известную всему миру мелодию. Рыбаки, а за ними и матросы «Гертруды» охотно подхватили:

…Если б знали вы, как мне дороги
Подмосковные вечера…

Песня росла, ширилась, смешивая незнакомые слова в единый, понятный всему человечеству язык.Она увлекала людей все больше. Хотелось жить, пользоваться прелестью летних вечеров- под Москвой, в Дублине, Галифаксе и Лиссабоне. Каждый пел о своих вечерах,видел близкую сердцу картину: приземистые строения ирландских поселков,остроконечные крыши солнечного Шлезвига, затянутый туманною дымкою берег Уэлса. И лица вставали перед поющими очень разные: девичьи, свежие; и старушечьи, сморщенные; и пухлые ребячьи - но все одинаково близкие, вызывающие острое желание повидать их…

- Отдохнули? - поднялся Петр Андреевич.

- Пошел все по местам! - бухнул басом Беллерсхайм, натягивая рукавицы с таким видом, будто готовился к драке.

Матросам не пришлось объяснять, куда идти и что делать. Рабочие места у них уже определились. Появилось и ощущение товарищеского плеча.

Петр Андреевич связался по телефону с ходовой рубкой и объявил работающим, что крен уменьшился на два градуса. Это было немного. Но все же опасность убывала.

В трюме появились новые люди. На некоторых из них виднелись перевязки.

Новички обступили Ивана Акимовича, старались объясниться с ним знаками.

- Добро, добро! Сейчас пристрою вас к делу.- Иван Акимович довольно подмигнул товарищам.- Домнушкины крестники.

15

Петр Андреевич первым заметил пробирающегося по грузовому отсеку Джима Олстона.Что принес в трюм безликий старший помощник, не смеющий в присутствии капитана и рта раскрыть? Почему он не позвонил по телефону, а пришел сам? Во всем этом было что-то тревожное. Джим Олстон быстро спустился к нему и стал искать взглядом Морозова. Именно Морозова. На ожидающего зова Олафа Ларсена он почему-то избегал смотреть.

Старший помощник подождал,пока Морозов подошел к нему, и тихо произнес два слова. Морозов посмотрел в его лицо непонимающими глазами. И только после того, как Джим Олстон повторил сказанное, он, запинаясь, тихо перевел.

- Капитан… застрелился.

- Застрелился? - Петр Андреевич оглянулся, как бы проверяя, какое влияние окажет тяжкая весть на окружающих. Не увидят ли они виновника самоубийства в нем, пришлом с другого судна, в его напористости?

Работы приостановились. Матросы видели: старший помощник сообщил русским нечто важное.

Джим Олстон протянул Морозову сложенный вчетверо лист бумаги и сказал.

- Письмо капитана.

- Читай.- Петр Андреевич увидел, как матросы медленно стягиваются к ним, и, избегая смотреть на них, напомнил:- Читай тихо. Олаф Ларсен понимает по-русски.

«Дорогая Эдит, Ральф, Гарри и Гертруда!…» - начал Морозов.

Эдит - жена его,- вставил Джим Олстон.- Ральф и Гарри- сыновья. Гертруда - дочь. Капитан назвал ее так в честь…

- Понимаю,- кивнул Петр Андреевич.

«…Трудно уходить из жизни, сознавая, что это единственная возможность избавиться от суда, позора, гражданской смерти,- продолжал читать Морозов.- Но иного выхода у меня нет.