На чужом поле

Я тоже сбросил куртку. Якоб и Генрих стащили мундиры с двух убитых и мы с Ульфом быстро переоделись.

- Скорей, скорей! - торопил Ульф. - Мы должны расчистить путь!

Я нагнулся за пистолетом - и вдруг мне стало плохо. Закружилась голова, зазвенело в ушах, ноги обмякли и подогнулись - и я рухнул лицом в мягкий ковер.

...Да, непригодным я оказался для таких испытаний. Я сумел стрелять в людей, но не сумел перешагнуть через эти выстрелы. Морально перешагнуть. Все завершилось без меня. Без моей помощи. События разворачивались в полном соответствии с планом подпольного комитета. Группа переодетых в форму стражей подпольщиков заняла холл, блокировав выход из дворца и приготовившись отбивать атаки стражей с площади, если вдруг на одном из дворцовых постов объявят тревогу, а отряд землян устремился к сердцу дворца - закрытому изнутри помещению с той самой кнопкой, у которой дежурил член Совета сорока пяти. Путь лежал по спиральному наклонному коридору под землю, через пятнадцать постов - и эти посты нужно было преодолеть не силой, а хитростью.

Когда минутная слабость прошла, догонять мою команду было уже поздно, и я присоединился к группе, обороняющей вход во дворец. На площади пока царило обычное спокойствие - били в темное небо струи фонтанов, прогуливались горожане, рыскали группки ничего не подозревавших стражей. Блондинку увезли, толпа рассеялась и у лестниц в свободных позах стояли крепкие парни в куртках, держа руки в карманах и готовые в любой момент принять участие в обороне.

Группой, оборонявшей холл, руководил бородач Оль. Он приказал

мне держать пистолет наготове, не показываться у окон, и расставил

всех на позиции. Громко и протяжно загудел телефон на столике

командира поста охранников и Оль снял трубку.

- Пост слушает. Слушаю, господин член Совета. Что? Вам плохо?

Будет сделано, господин член Совета. Вызываю врачей.

Он положил трубку. Мы ждали, приготовив оружие к бою.

- Внимание, - объявил Оль. - Сейчас сюда прибудет хозяин. Приготовиться к встрече.

Яд начал действовать. Член Совета сорока пяти почувствовал

себя плохо и поспешно связался с монархом, прося врачей и замены

на посту у кнопки. Мы надеялись на то, что он сам откроет

дверь изнутри в ожидании медицинской помощи. В противном случае, в

ход пошла бы взрывчатка, которую должны были вот-вот подвезти.

И очень многое в этот вечер зависело от ударной группы, нашей

команды, из которой я выбыл по своей слабости.

О том, как ударная восьмерка прошла все посты, нужно писать отдельную повесть. Было разработано семь вариантов проникновения в помещения постов,перегораживавших коридор бронированными дверями с маленькими окошками, за которыми находилась вооруженная охрана; проникновения хитростью, а не силой. Применить пришлось только первые три варианта. Можно пространно описывать, как погибли Мартин и Якоб, как шестерка добралась до заветного помещения с открытой дверью, у которой лежало тело члена Совета сорока пяти. Можно рассказывать, как на площадь прибыл в бронемашине монарх с эскортом охранников, и как мы обороняли вход, и как открыли огонь по дворцу артиллерийские орудия стражей. Можно живописать неразбериху на площади, упомянуть о вдребезги разнесенной снарядом парадной лестнице, четырех убитых из группы, оборонявшей холл, автоматной стрельбе, грохоте взрывов и моей пробитой пулей руке.

Можно подробно остановиться буквально на каждой детали, но тогда потребовалось бы слишком много времени и места. Возможно, когда-нибудь я попытаюсь описать все это, но пока... Слишком большим потрясением оказались события того вечера для меня, школьного учителя, и узнал я себя тогда далеко не с лучшей стороны. Я узнал, что слаб и, наверное, не имею права воспитывать и учить. Да, я стрелял, стрелял, как и другие, в голубые мундиры на площади, но то, что я делал, настолько противоречило моей натуре, моему, если хотите, естеству, что я, наверное, никогда больше не смогу взять в руки оружие. Даже в стрелковом тире. Если только не будет высшей пели, во имя которой это оружие придется взять. И только для обороны.

Вы можете спросить: а разве в тот вечер не было высшей цели?

Разве спасти целый мир от атомной угрозы - не высшая цель? Да, наверное, вы правым. И наверное, доведись мне еще раз оказаться в подобной ситуации, я снова стал бы стрелять. Пусть внутренне противиться этому, но стрелять.

Не знаю, не знаю... Запутался я в своих рассуждениях. Долго мне еще придется размышлять, очень долго.

Просто я оказался слишком не готов к такому ходу событий. Одно дело знать и понимать, что со злом нужно бороться, и совсем другое - действовать в соответствии с этим знанием и пониманием. И всегда быть готовым к таким действиям. Всегда.

Я еще все осмыслю и все прочувствую, и оценю себя, и посмотрю на свое отражение в зеркале, и честно скажу себе: "Игорь Губарев, вот какой ты есть на самом деле".