На даче

Три вечера подряд, возвращаясь со службы, Чебыкин безвыходно сидел дома. В саду по-прежнему играли в крокет, слышался то громкий смех, то преувеличенно капризный голосок Сашеньки, мелькала темно-серая студенческая тужурка. А Чебыкин, повернувшись к окну спиной, том за томом поглощал "Историю Государства Российского". У него хватило твердости не думать о происшедшем, и только ночью, закутавшись с головой в одеяло, он позволял себе отдаваться воспоминаниям, из которых был вычеркнут ужасный, непредвиденный и незаслуженный финал. И повторялись волшебные сны, а самым частым и самым лучшим из них был тот, в котором на Чебыкине была студенческая тужурка и Сашенька гуляла с ним под ручку по бесконечной аллее.

Возвращаясь со службы в четверг, Чебыкин вдруг увидал в саду блестящий цилиндр фон Бринкмана. У него подкосились колени, и, вместо того чтобы попытаться незаметно проскользнуть домой, он круто повернул обратно на вокзал, обошел несколько раз платформу, потом сел на скамейку и торжественно и серьезно решил предаться систематическому обсуждению того, что случилось четыре дня тому назад. Блеснувший на солнце цилиндр фон Бринкмана внезапно напомнил Чебыкину о том, что ему нанесена кровная обида, которой не заглушить ему никогда. И он стал думать, длинно, подробно, день за день восстановляя в памяти счастливейший и несчастнейший месяц своей жизни.

Понемногу собиралась публика. Няньки уводили с вокзала детей в белых платьицах, с голенькими ножками. Дочка буфетчика прошла несколько раз мимо с помощником начальника станции. С дребезжанием протащилось по асфальту несколько белых гусарских сабель. Женщины в громадных шляпках, с крупными брильянтами в ушах, жадно посмотрели им вслед... Как теперь все было тускло, не заманчиво и ненужно.

И когда укатился первый музыкальный поезд, Чебыкин встал со скамейки, снова обошел платформу и, скрытничая с самим собой, как бы нечаянно проскользнул в зал третьего класса. Тут он сел за грязный и липкий мраморный столик и спросил себе графинчик водки. И почти весь вечер, подолгу задумываясь над каждой рюмкой, пил, грустно улыбался и разводил руками. И сначала молча, а потом вполголоса пытался составить длинную, умную и страшно язвительную фразу, чтобы при первом удобном случае сказать ее какому-то неведомому врагу.

В открытые форточки слышался резиновый, прыгающий стук подъезжающих к вокзалу экипажей, перекликающиеся звонки велосипедов, а за спиной Чебыкина сгущалась и нарастала тьма.

К одиннадцати часам он вдруг что-то вспомнил, почувствовал отвращение к пустому графину и тарелке с огурцами и копченой колбасой, заплатил деньги и вышел на воздух.

От выпитой водки кровь гудела у него в висках, но мысли были равнодушные, витиеватые и длинные, и не было в них ни горечи, ни скуки, ни обиды. Впрочем, он был горд и шел по платформе с высоко поднятой головой и низко опущенным козырьком фуражки. Дочку буфетчика, одиноко шедшую ему навстречу, он смерил таким презрительным взглядом, что она густо покраснела и отшатнулась. Он все ходил взад и вперед по платформе и дерзко смотрел публике в глаза. И шаг у него был уверенный и твердый. На минуту он завернул в зал первого класса, чтобы пройтись мимо зеркала, и фигура, глянувшая оттуда, показалась самому Чебыкину обаятельной, внушающей уважение и страх.

Тогда он с нетерпением стал ждать прибытия поездов. С первым из них могут вернуться они, его хорошие, близкие знакомые, у которых он все равно что свой человек. Леокадии Васильевне он тогда подносил бутоньерку, но это было только так, для отвода глаз, и вы, пожалуйста, милая барышня, не рассчитывайте и не надейтесь!.. Вот Сашенька Чебыкину действительно нравится, и ее у него ни за что никому не отбить, хоть даже и самому начальнику канцелярии. А студент, принимая во внимание всевозможные обстоятельства и факты, хитрый и опасный человек. Заварил всю кашу, а засим, по истечении времени, взял да и выставил вперед его, Чебыкина... Нет, шалишь, не надуешь... Он сам поступит в университет, а предварительно сего возобновит отношения и будет при всех гулять с Сашенькой под ручку... Что такое для него фон Бринкман?.. Чебыкин не какой-нибудь штатный чиновник, которому страшно потерять пенсию или чины, а, слава Богу, вольный человек...

Жалобно прозвучал рожок стрелочника. Проснувшись, глянул из тьмы зеленый глаз семафора. Влажные рельсы осветились вдали за поворотом, розовые, как раскаленное железо.

Чебыкин шел навстречу поезду в распахнутом осеннем пальто, и плечи, подбитые ватой, вызывающе вздымались кверху. Все ближе и ближе раскалялись рельсы, наконец задрожала земля, мелькнули громадные фонари, дохнул тепловатый ветер, потянулись вагоны, и на платформе вдруг сделалось уютно, интимно и тесно.