На даче

Насколько Чебыкин казался суровым издали, в особенности когда делал вид, что углублен в книгу, настолько теперь, идя за студентом, он был беспомощен и робок, и застенчивая, ребяческая улыбка расплывалась у него на лице. Сашеньки и адмирала уже не было ни на террасе, ни в саду. Подведя Чебыкина к Леокадии и гимназисту, студент произнес речитативом:

-- Вот вам партнер. -- И продолжал: -- Поклонитесь, сударь, барышне и шаркните ножкой. Пожалуйста, поотчетливее имя и отчество. Как вы говорите -- сорок семь, сорок восемь?

Чебыкин неловко протянул руку, страшно покраснел и повторил более внятно:

-- Модест Николаевич.

-- Modestus -- скромный, modestia -- скромность, -- задиристо сказал гимназист.

-- Кстати, вы, кажется, чиновник? -- спросил студент. -- У вас фуражка с кокардой.

Чебыкин назвал место своей службы.

-- Что вы чиновник, -- сказал студент, -- это вам на минус: терпеть не могу чиновников.

-- Я по вольному найму, -- сконфуженно произнес Чебыкин.

-- У нас там есть знакомый, -- вмешалась Леокадия, -- должно быть, ваше начальство: фон Бринкман, Павел Алексеевич.

Студент добавил ей в тон:

-- И если вы будете ленивым партнером, то мы ему на вас пожалуемся. Ну, а теперь за работу. Для первого дебюта я играю с вами. Вот мы им сейчас покажем.

Студент тормошил Чебыкина, таскал его от ворот к воротам за рукав, проводил его шар вместе со своим, угонял шары противников, и когда, несмотря на все трудности, выиграл партию, у Чебыкина вчуже катился градом пот.

К концу игры на террасе появилась Сашенька, а позади нее адмирал. На Сашеньке было модное платье из белого английского пике, с короткой юбкой, из-под которой виднелись высокие красные ботинки. С белой соломенной шляпы спускался длинный красный вуаль с крупными мушками, в руках был белый кружевной зонтик, и Сашенька, освещенная солнцем во весь рост, с пышными начесами гейши и алыми, будто накрашенными губами, показалась Чебыкину ослепительной. Сравнительно привыкнув к своим партнерам, он снова оробел при появлении Сашеньки и адмирала, а те смотрели на него и на студента, делавшего молотком заключительный удар, совершенно одинаковым взглядом, как будто Чебыкин был им знаком давно.

-- Леокадия Васильевна, -- протяжно говорила с террасы Сашенька, -- а как же ваша милость? Второй час, намерены вы переодеваться ?

Барышня в белом велосипедном костюме, раскрасневшаяся за игрой, бегло оглядела себя, разгладила несколько складок и сказала:

-- Ну, вот еще, не стоит, поправлю волосы и возьму хлыстик.

-- Как всегда, желаем быть эксцентричны! -- пошутила сестра. -- Ну, а Ипполит Максимович, всем назло, разумеется, наденет поверх синей рубашки свою отвратительную тужурищу?

-- И всенепременно надену тужурищу, -- подтвердил студент, -- о моем туалете вы бы лучше не беспокоились.

-- Вы нас прямо скомпрометируете, -- продолжала Сашенька, -- взяли бы еще с собой вашу излюбленную дубину.

-- И непременно возьму дубину.

Чебыкин стоял посреди крокетной площадки и не знал, куда девать руки. О нем, очевидно, забыли, а Сашенька и адмирал продолжали смотреть на него, как на старого знакомого. Краска залила ему лицо, и руки похолодели от пота. Он кашлянул и закрыл ладонью рот. Никто не догадывался его представить.

-- Как вы думаете, господа, -- спросила Сашенька, -- приедет сегодня на скачки Павел Алексеевич?

-- Еще бы ему не приехать, -- отозвался студент, -- человек утробный, чем же ему иначе кровь полировать?

-- Вы иногда бываете невозможны, -- сходя в сад, сказала Сашенька и сделала недовольную гримаску, -- и я заметила, что вы вообще предубеждены против фон Бринкмана. Чем он перед вами провинился?

-- Решительно-таки ничем, -- невозмутимо произнес студент, просовывая сквозь сверкавшую на солнце бороду все десять пальцев, -- чинодрал как чинодрал. Человек двадцатого числа, которому голову с великой исправностью заменяет желудок. Э, да я совсем было позабыл, что вот господин Чебыкин служит под его начальством. Ему лучше знать. Правда, ведь ваш фон Бринкман порядочная тыква?

-- Что за выражения, прямо ужас! -- отворачиваясь, но уже смеясь, говорила Сашенька.

Чебыкин краснел, переминался с ноги на ногу и чувствовал, что начинает обожать и веерообразную бороду, и круглые очки, и синюю косоворотку студента. Жестикуляция, голос, слова, срывавшиеся с уст легко, непринужденно и смело, создававшие вокруг студента атмосферу откровенности и простоты, действовали на Чебыкина успокоительно. В то же время присутствие адмирала и барышень и самое упоминание о начальстве, перед которым дрожала вся канцелярия, заставляли его невольно подтянуться.

-- Ну, что же? -- торопил студент.

-- Принимая во внимание, -- начал Чебыкин и, безнадежно краснея, умолк.

-- Полно смущать человека, -- вмешался адмирал, -- да и вы, профессор, уж, знаете ли, тово... чересчур. Давайте-ка, гос-пода, собираться.