На далекой заставе

— Пограничный наряд прибыл за получением боевого приказа на охрану границы Союза Советских Социалистических Республик! — доложил сержант Иванников.

Офицер ясно и коротко поставил задачу.

— Выполняйте.

— Есть!

Отдав честь тем особо старательным и чуть интимным жестом, каким всегда приветствовали любимых боевых командиров солдаты-фронтовики, старший наряда Иванников и его напарник Парфенов вышли из канцелярии. Офицер тут же подал условный сигнал. И наряд еще где-то здесь, в расположении, а граница уже оповещена: на дозорную тропу выходят свои люди.

Граница!

Граница — это сложный, строго и стройно организованный боевой комплекс. Граница — это передовая мирного времени. И, как передовая во время войны, граница непрерывно живет своей скрытной, напряженной, активной жизнью.

У этой жизни есть свой темп, свой ритм, свое дыхание, свой пульс. Умение тонко прощупать этот пульс всеми пятью органами чувств и еще каким-то шестым и седьмым чувством, а также тем, что принято называть интуицией, — во всем этом и состоит высокое профессиональное мастерство пограничника. Без этого умения, мастерства его и не допустят к границе.

Вожатый служебной собаки Иван Иванников и его напарник Николай Парфенов на границе не первый год! Уже в третий раз цветет при них на границе черемуха…

Сколько раз прошел Иван взад-вперед по этой вот дозорной тропе, он не помнит, не знает. Но он помнит и знает — и это не преувеличение! — каждую былинку на своем участке, знает, почему вот эти два сучка еще вчера лежали крест-накрест, а сегодня повернуты головками к ручью.

Сейчас белая ночь, но туман — ох, этот карельский туман! — сегодня плотен и удушлив в этой болотистой низине, как вата. Поэтому в сложной работе следопыта Иван полагается не столько на свое изощренное зрение, сколько на чутье служебной собаки и на собственный до предела обостренный слух. Он даже Анчара словно бы слушает рукой, однако тот тянет поводок ровно, без рывков и остановок. В то же время Иван непрерывно остро ощущает невидимое присутствие своего напарника. Обычно они продвигаются с Парфеновым по тропе на расстоянии зрительной связи. Но какая уж тут зрительная связь, когда порой не видишь носков собственных сапог! Двигаешься, как на ощупь.

На дозорной тропе Иван всегда ведет себя так, как если бы твердо знал, что за ним следят глаза нарушителя границы. Это помогает пограничнику угадывать и предвосхищать маневр врага, его замыслы.

В настоящий момент Иванников и Парфенов на правом фланге заставы и все больше и больше удаляются от нее. Вокруг лес, бурелом, валуны, гнилое болото. Проволочная изгородь от них справа, слева — контрольно-следовая полоса, за нею ничейная, а за ничейной — чужая земля. Оттуда не доносится ни звука, лишь нет-нет да взбрехнет на хуторе сонная шавка, и тогда откуда-то издалека, из русского поселка, каких теперь немала у границы, ей призывно ответит дворовый пес.

«Ишь ты тоже мне — любовь!» — думает молодой пограничник, вслушиваясь в собачий дуэт, не зазвучит ли в нем испуг или тревога?

Весна, говорят, — пора любви, от этого никуда не денешься. У них, на Урале сейчас тоже цветет сирень-черемуха, цветет жительница лесных опушек медуница, цветут жарки… Но там можно нарвать охапку цветов, принести их своей любимой, здесь этого не сделаешь. Здесь по раздавленному цветку, по нечаянно сломанной ветке черемухи пограничник ловит врага…

Иван останавливается, как вкопанный. Тотчас останавливается и Анчар. Останавливается замыкающий Николай Парфенов. Пограничный дозор слушает…

Нет, вроде бы все нормально!.. Вроде бы порядочек!.. Но отчего это вдруг поперхнулась кукушка? Поперхнулась — и умолкла, и тоже, наверное, к чему-то прислушивается… Иван делает шаг вперед, но уже понимает, что его неодолимо тянет поскорее добраться туда — к «Спящей черепахе».

«Спящая черепаха» — это валун у тропы, между контрольной полосой и колючей проволокой. Валун низкий, плоский, потому он и назван так. Болотина в этом месте просматривается насквозь с ближайшей дозорной вышки на горке. Но ведь сегодня туман. Вышки в тумане до сих пор не видать. Значит, и болотина с вышки сейчас не проглядывается! А тут еще эта чертова кукушка подавилась — молчит, как в глотку воды набрала.

— А ну, прибавим ходу!

Взяв Анчара на короткий поводок, Иван уже не идет, а бежит что есть мочи вперед. Парфенов немой, бестелесой тенью неотступно следует за ними.

Спуск вниз… Мочажина… Сухая ольха… А вот и валун «Спящая черепаха»…

— Так и есть! Будто сердце чуяло!

Ткнув на дыру в заборе — в том самом заборе, который он привык почитать неприкосновенным, Иван отдает напарнику команду:

— На нитку![На провод!] По-быстрому! Скажи — иду на преследование… — Иван машет в сторону ничейной земли.

Парфенов тонет в тумане, как в омуте.

Теперь и Анчар рвется с поводка, давится от злости. Иванников его резко осаживает:

— Тихо, Анчар! Тихо.

Нет, не зря его потянуло сюда! Нарушитель обнаружен, и обнаружен вовремя.

Внутренний толкач так и подмывает Ивана броситься по горячему вражьему следу, но он еще более резко, чем собаку, осаживает теперь себя.