На далеком меридиане

«Мы не виделись с Кузнецовым года полтора, – рассказывал мне вице-адмирал С. Д. Солоухин, прежде флагманский минер бригады крейсеров, присланный в Испанию в числе первых советников под начало к своему бывшему сослуживцу. – Меня перевели из Севастополя сначала на Балтику, а оттуда послали в Ливорно, где итальянская фирма строила для нас лидер „Ташкент“. Когда вернулся, пошел из Одессы на „Чичерине“ в Испанию. Груз серьезный – танки, ястребки в ящиках, те „курносые“, которым жители Мадрида, измученные бомбежками, вскоре кричали: „Муй бьен, русо!“ Тяжкий путь. И мы, и танкисты, и летчики – все дежурили на палубе, следили за морем, до нас прошли „Комсомол“, „Курск“, „Трансбалт“, фашисты озверели. К Картахене подошли ночью – бомбежка, первая в жизни. Потом к этому привыкли. Переждали налет, ошвартовались у мола, пошла разгрузка. Такого я еще не видел: ящики со снарядами швыряют, будто в них апельсины. Выгрузили бочки с бензином – перекур у бочек. Беспечный народ!.. Ранним утром вижу – Кузнецов! Никогда не видел его в штатском. Не знал, что встречу здесь, в Москве нам лишнего не говорили, а вдруг попадем к фашистам, зачем лишнее знать. Никогда прежде не обнимались, не в характере нашем. А тут – я рад, он еще больше, тискает, расспрашивает о Севастополе. Завел в свою капитанию, шикарные апартаменты. Тут и мой однокашник Дрозд, он самолетом – через Париж. Тут и Рамишвили, тоже хорошо знали друг друга, потом с ним на Балтике десанты высаживал. Кузнецов предложил отметить встречу, а ведь на корабле не позволял выпивать ни себе, ни другим. Помню, он приехал уже в сороковых годах с инспекцией на флот, я командовал линкором „Октябрьская революция“, шутка ли – адмирал флота, главком, обед приготовили, спрашиваю: „Николай Герасимович, разрешите вина подать?“ Нет, смеется, с вами рюмку выпьешь, начнете по животу стучать. Должности он занимал большие, бывал суров, случалось и ошибался, выгораживал кого не надо. Но еще по крейсеру помню: что думает, то и говорит, не считался, кто какой занимает пост. Если что, по его убеждению, не так, открыто возражал… Ну вот, посидели, отметили встречу, вдруг он подтянулся, появилась у него такая манера – сигнал, что сейчас пойдет серьезный разговор. Сжато – про общую политическую обстановку в стране и на флоте, про условия работы советников, не командовать, говорит, надо, а помогать. Баламутят анархисты. Каждый приказ объявляют насилием. А люди тут доверчивые, открытые, натерпелись от надменных чинодралов, для них „Да здравствует свобода!“ – все, а как эту свободу отстоять, не понимают. Словом, все объяснил и к делу. Прямо узнаю и не узнаю Кузнецова, как вырос. Каждому уже подобрал дело по его характеру. Рамишвили – в главную базу. Там, говорит, такой сидит флегматичный испанец, что ему надо добавить грузинского темперамента. И ведь не ошибся: Рамишвили – человек образованный, энергичный, быстро язык освоил, да так, что его чуть ли не за андалузца принимали, он все шуточки, поговорки – все умел пустить в ход, только бы наладить контакт с нужными людьми, подстегнуть, приналечь; а в главной базе, где хозяйство путаное и народ пестрый, такой советник был в самый раз. И с Дроздом не ошибся – командующий флотилией миноносцев был очень вспыльчивый, даже взбалмошный человек, случалось, надо решение принимать в бою, а он на высоких нотах спорит с командиром эсминца. Валентин Петрович спокойно, с усмешкой подскажет решение, да так, будто и не им оно предложено, моряк он был отважный, его сразу испанцы зауважали… Ну а мне – по специальности сразу две должности: советником главного минера в штаб флота и советником на полуфлотилию эсминцев».