На дальнем бомбардировщике (Записки штурмана)

Под нами чёрная земля с кострами, пожарами, разноцветными ракетами.

Над Тулой и Мценском - зенитная канонада и густой лес прожекторов.

В Орле бушуют пожары. Полдесятка прожекторов шарит по небу. Вялая зенитная стрельба.

- Ну как, Саша, откуда будем заходить? - спрашивает Водопьянов.

- Спускайся пониже, да заходи с юга.

Выключив свет, приникаю к прицелу и, напрягая зрение до боли, смотрю вниз. В реке отражаются огни береговых пожаров и вырисовываются контуры города. Лучи прожекторов перекрещиваются где-то близко от нас. Красные разрывы зенитных снарядов заносят в кабину запах пороха.

Короткие команды лётчику довернуть самолёт. Открыты бомболюки. Палец на кнопке бомбосбрасывателя. Лёгкое нажатие - и три тонны бомб полетят вниз... Но куда? Я не ясно вижу точку прицеливания. Мне жарко... Термометр показывает минус двадцать пять. В самолёте напряжённая тишина...

Вертикально под нами проходит район цели, и я только теперь вижу точку, на которую должен сбросить бомбы.

Снимаю палец с боевой кнопки.

- Не вышло на этот раз. Плохо цель видна. Надо снизиться ещё на пару тысяч метров, - говорю я, обращаясь к Водопьянову.

- Сбить могут нас на такой высоте, - раздаётся нервный голос борттехника.

- Ничего, не собьют, штурман прав, нечего зря бомбы бросать, - говорит Водопьянов. - Разворачивай, Мосалев, вправо со снижением.

- Есть, вправо снижаться, - ответил Мосалев и, заложив глубокий вираж, повёл машину на снижение.

Удивительно, как у такого маленького человека громадная машина становилась лёгкой и послушной.

Сделаны перерасчёты угла прицеливания на новую высоту. Заходим с юга. Река выделяется ярче. Контуры города вырисовываются резче.

- Ну как, Саша, теперь лучше видно? - спрашивает Водопьянов.

- Теперь в самый раз. Сейчас сбросим. Прожектор лазит возле нас, вот-вот вцепится в самолёт и спутает все наши замыслы.

- Вот, чорт, шляется здесь рядом, - бурчит про себя Водопьянов.

Поймав в прицел нужную точку на земле, с силой нажимаю боевую кнопку и с облегчением наблюдаю, как из живота самолёта отделяются чёрные бомбы и скрываются в темноте.

Прожектор вцепился в самолёт и цепко его держит. Но меня это мало беспокоит. Главное сделано - бомбы сброшены туда, куда нужно.

- Готово, Михаил Васильевич, сбросил, - говорю я. - Теперь отцепляйтесь от прожектора, да пойдём домой.

- Мосалев, давай покруче заворачивай вправо, а я посмотрю, куда бомбы упали, - сказал Водопьянов.

- Хорошо бомбы упали, товарищ командир, - закричали в один голос наши стрелки. - Вот смотрите, горит слева. Это наш пожар.

Мосалеву очень быстро удалось оторваться от прожектора. Облака надёжно скрыли нас от враждебных глаз.

Я спокойно занялся делами, обычными для штурмана после бомбометания: закрыл люки, записал время бомбометания и отхода от цели, привёл в нейтральное положение все рычаги и приборы бомбосбрасывателя и навёл порядок в кабине.

На курс самолёта, которым мы уходили от цели, я и внимания не обратил опыта тогда было у меня ещё мало.

Мосалев же при уходе от прожектора увлёкся виражами и за курсом тоже не следил. И неожиданно для всех вокруг самолёта стали рваться зенитные снаряды, да так густо, что на секунду возникла мысль: "Вот тут-то в нас, наверное, уж попадут".

Одного взгляда на карту было достаточно, чтобы понять, что мы здорово отклонились влево и попали под жестокий обстрел ПВО в запретной для нас зоне.

- Вправо девяносто, - резко подал я команду лётчикам, - Мосалев, чего так далеко влево взял, почему курса не выдерживаешь?

- Да кто его знает, вроде прямо держал, - оправдывается Мосалев.

- А кто это так стреляет? - спросил Водопьянов.

- Наши стреляют, - ответил я.

- А здорово стреляют, если бы не облака, то, пожалуй, нам бы досталось, - сказал Водопьянов.

Мосалев, исправляя ошибку, загнул крутой вираж - уходил от зениток на линию своего маршрута.

Чувствуя за собой вину, я внутренне поклялся быть в дальнейшем осторожнее и ни при каких обстоятельствах не забывать своих обязанностей. Хорошо ещё, что под нами были сплошные облака.

Исправили курс. Вышли на линию заданного пути и вскоре были далеко и от пожаров и от зенитного огня.

Где-то в середине маршрута оборвались облака. Темнота жуткая. Идём со снижением. Лётчики проявляют явное беспокойство. Они ничего не видят ни впереди себя, ни под собой.

Высота тысяча метров. От близости земли темнота кажется ещё гуще. Ни одного огонька, ни одного светового пятнышка, никаких контуров, хотя бы самых неясных. И сколько экипаж ни напрягал зрение - ничего не видно.

В темноте циферблаты многочисленных приборов ярко светятся фосфорическим светом. Дрожат стрелки приборов. Зажигаю в кабине свет и занимаюсь прокладкой и поправкой пути на карте по показаниям приборов. По расчётному месту выходит, что можно уже использовать маломощную радиостанцию своего аэродрома. Включаю радиополукомпас и по маленькой стрелке индикатора исправляю курс.

- Прилетим благополучно домой, буду просить, чтобы разрешили летать I днём, - говорит Водопьянов. - Саша, ты там видишь что-нибудь?

- Вижу, Михаил Васильевич. Мы идём прямо на аэродром и скоро будем дома.

- Где ты видишь?