На Дальнем Западе

Посредине лагеря находилась высокая палатка конической формы. Внутри она была слабо освещена фонарем, стоявшим на маленьком походном столике, около которого, оживленно беседуя, сидели два человека.

По-видимому, громовые раскаты и вой бури помешали им услышать выстрелы часовых и поднявшуюся вслед за этим в лагере тревогу.

Эти двое, полковник Деванделль и правительственный агент индейских территорий Джон Мэксим, типичные американские искатели приключений, были людьми могучего телосложения, сильные, жилистые янки с резкими чертами лица и почти такой же, как у индейцев, темной кожей.

– Командир! – сказал Гарри, входя в палатку и подталкивая вперед молодого пленника. – Наконец-то мы его поймали! Это тот самый индеец, что уже три ночи подряд пытается выбраться из ущелья.

Командир маленького отряда энергично вскочил на ноги и пристально посмотрел на стоявшего перед ним в спокойной позе индейца, на бронзовом лице которого было написано полнейшее равнодушие к происходящему. Ничто не выдавало обуревавших пленника чувств.

– Кто ты такой? – спросил полковник Деванделль индейца.

– Птица Ночи! – спокойно ответил юноша, как будто в этом живописном имени заключалось все, что могло бы удовлетворить любопытство спрашивающего.

– Ты чейен?

– Зачем ты спрашиваешь меня об этом? Разве мое одеяние не говорит тебе без слов, кто я такой?

– Почему ты пытался выбраться из ущелья? – переменил тему допроса полковник. – Разве ты не знаешь, что мы сейчас находимся в состоянии войны с твоим племенем, равно как с племенами сиу и арапахо?

– Я должен был отвезти Левой Руке, вождю арапахо, его дочь Миннегагу.

– Ты лжешь! Левая Рука никогда не допустил бы такого безрассудства!

– Хуг! Я повиновался, потому что я – воин и не должен рассуждать, когда мне приказывают.

– И где же эта девушка?

– Она выскользнула у меня из рук во время моего падения с лошади и, возможно, погибла, упав на дно Ущелья Смерти.

Полковник обернулся к агенту.

– Ты веришь этому, Джон?

– По-моему, он попросту лжет! – ответил тот. – Во-первых, я уверен, что этот молодец отнюдь не чистокровный индеец. Скорее, он метис, сын какой-нибудь белой пленницы от индейца племени сиу, чем чейен! Посмотрите: глаза у него голубые, лоб высокий, скулы почти не выдаются. И еще признак: у него на шее висит маленький голубой камень от «ворот первого человека». Этот амулет носят только воины сиу. Ясно, что молодой негодяй просто морочит нам голову. Не правда ли?

Полковник ничего не ответил. Прислонясь к одной из опор палатки, он с каким-то затаенным, но глубоким волнением смотрел на пленника, продолжавшего сохранять безмолвное спокойствие, хотя захваченному белыми молодому индейцу была прекрасно известна ожидавшая его участь.

Старый солдат, полковник Деванделль, казалось привыкший ко всему, вдруг побледнел, и лоб его покрылся каплями пота.

– Боже мой! – пробормотал он, проводя рукой по лицу.

– Что с вами? – спросил Джон Мэксим; в первый раз в своей жизни он видел Деванделля таким взволнованным.

– Ты думаешь, что он метис? – спросил полковник, делая усилие, чтобы отогнать от себя какую-то гнетущую мысль. – И думаешь, что он должен непременно принадлежать к сиу?

– Я готов заложить мою винтовку против ножа, который висит у вашего пояса, что это так! – ответил агент. – Его выдал амулет на груди. Ни арапахо, ни чейены не носят таких амулетов.

– В таком случае надо заставить его говорить!

– Легко сказать! Эти краснокожие упрямы как ослы. Когда они не хотят говорить, из них нельзя вытянуть ни одного звука!

Молодой индеец слушал этот разговор, не проявляя ни малейшего волнения. Он лишь гневным движением сорвал предательский голубой камень и отшвырнул его далеко в сторону.

Полковник два или три раза прошелся по палатке, стараясь успокоиться, потом приблизился к пленнику и схватил его за руку.

– Скажи же мне наконец, кто ты: сиу или чейен? – спросил он прерывающимся от волнения голосом.

– Я – индейский воин, ставший на тропу войны с бледнолицыми. Этого должно быть тебе довольно! – ответил юноша.

– Я хочу знать, – настаивал полковник.

Птица Ночи пожал плечами и, казалось, стал с большим вниманием прислушиваться к глухому стуку дождя, чем к словам полковника.

– Будешь ли ты говорить, несчастный?! – воскликнул рассерженный этим упрямством Деванделль. – Кто твой отец?

– Не знаю! – ответил после некоторого молчания молодой воин.

– А твоя мать? Была ли она бледнолицей рабыней или женщиной из племен сиу или арапахо?

– Я никогда не видел моей матери! – был ответ.

– Но этого не может быть! – воскликнул полковник.

– Птица Ночи никогда не лжет! – холодно ответил краснокожий.

– Так скажи мне по крайней мере, из какого ты племени?

– Не все ли тебе равно, бледнолицый? Я взят в плен, я знаю, каковы законы войны: убей меня, и все будет кончено. Я сумею умереть так, чтобы заслужить милость Великого Духа. Думаю, он благосклонно примет меня на свои бесконечные луга, полные прекрасной дичи.

– Так ты больше ничего не скажешь мне?

– Нет, бледнолицый!