— Умирает все,— сказал Мортимер.— Додо, зубры, Священная римская империя, династия Янь. Падают стены Византии и забывается язык строителей Мохенджо-Даро.
— Что-то остается,— возразил Кляйн.— Великие пирамиды, Янцзы, целакант
[53], наследники питекантропа. Есть вещи, которые выживают сами по себе, есть вещи, которые можно восстановить; забытый язык можно расшифровать. Насколько мне известно, на додо и зубра охотятся в наши дни в одном африканском заповеднике.— Это копии,— пожал плечами Мортимер.
— Весьма убедительные копии. Ничем не хуже оригинала.
— Тебе устраивает подделка? — спросила Нерита.
— Меня устраивает то, чем можно обладать.
— Убедительная копия ушедшей любви сгодится?
— Вот как... Мне хватит пяти минут разговора. Я согласен.
— Ты получишь свои пять минут. Но не сегодня. Вон там — видишь? Но тебе нельзя беспокоить ее сейчас.
Кляйн посмотрел туда, куда Нерита указала движением головы. В дальнем конце зала, тремя уровнями выше, появились Сибилла и Кент Захариас. Некоторое время они стояли на краю алькова, рассеянно и безучастно глядя вниз, на дно колодца. У Кляйна задергалась щека, и он прикрыл ее рукой, чтобы не выдать себя окончательно. Теперь затрясло ладонь, но незаметно.
Сибилла выглядела подобно богине, открывающей себя почитателям посреди святилища. Нестерпимо прекрасная в своем бледном сиянии, красивее, чем подсказывала и приукрашивала память, зажатая в тиски безвозвратной потери. Кляйну казалось невозможным, что она была когда-то его женой, близкой во многих обличьях. Разве он не видел эти глаза красными и припухшими после ночи над книгами? Разве он не смотрел сверху в это лицо, искаженное страстью, похожей на гримасу боли? Разве она не бывала раздражительной и несправедливой, когда болела? Разве не было у нее недостатков, слабостей, запахов и родимых пятен? Разве не знал он эту возрожденную и воскрешенную по ту сторону реальности богиню — когда она была человеческим существом? Ее ли он искал, подобно святому Граалю, эту Сибиллу?
Безмятежно повернувшись спиной, Сибилла исчезла в глубине занавешенного алькова.
— Она знает, что ты здесь,— сказала Нерита.— Ты с ней встретишься. Скорее всего, завтра.
Мортимер отреагировал непостижимым иносказанием, и прежний разговор между ним и Неритой возобновился. Кляйна затягивало в водовороты их стремительной беседы, он тонул, опускаясь все глубже и глубже. Пытаясь не захлебнуться окончательно, он ни разу не посмотрел туда, где сидела Сибилла. Под конец поздравил себя с маленькой победой в безнадежном предприятии — сойти за покойника.
Лежа на узкой койке в доме странников, Кляйн недоумевал: что же он скажет Сибилле при встрече? И что она ему ответит? Осмелится ли он спросить прямо, хороша ли ее новая жизнь? Лучше ли старой? На самом деле ему ничего не нужно, кроме одного взгляда на ее преображенную сущность. Тем более, что шанс вернуть Сибиллу призрачен. Или он еще надеется? Разумеется, такие допросы выдадут его неуклюжее естество живого человека, неспособного воспринять бытие мертвеца. Впрочем, какие могут быть сомнения? Сибилла и так все сразу поймет. Но что же ей сказать? Что все-таки сказать? Возможен ли такой диалог:
—