На дальних мирах (сборник)

Когда она натянула шортики и рубашку, это было словно солнечное затмение. Холбрук отключил инфоцентр, сошел вниз, прихватив по дороге пару капсул с завтраком, и вышел из дому. Из гаража выкатился небольшой блестящий жук. Холбрук вскочил на него и поехал пожелать племяннице доброго утра. Она все еще была у ручья, забавляясь с многоногим пушистым зверьком размером с кошку, извивающимся в невысоком корявом кустарнике.

— Погляди только на него, дядя Зен,— закричала она,— Это кот или гусеница?

— Ну-ка, отойди сейчас же! — рявкнул он с такой неистовостью, что она тотчас же отпрянула в сторону. Игольное ружье было уже у него в руке, и палец его лежал на спусковой кнопке. Зверек продолжал резвиться в кустарнике.

Наоми взяла Холбрука за руку и хрипло сказала:

— Не убивай его, дядя Зен. Он опасный?

— Не знаю.

— Пожалуйста, не убивай его.

— Неписаное правило этой планеты,— сказал он,— Все, что имеет хребет и более дюжины ног, скорее всего, опасно.

— Скорее всего,— насмешливо произнесла она.

— Мы здесь знаем еще не всех животных. Этого вот мне раньше видеть не приходилось, Наоми.

— Он слишком хорошенький, чтобы быть опасным. Ну же, убери свое ружье.

Он спрятал ружье в кобуру и подошел к зверьку. Когтей нет, зубы маленькие, тельце хилое. Плохо: никаких видимых средств защиты, так что, скорее всего, он прячет в своем пушистом хвосте ядовитое жало. Это свойственно большинству местных многоножек. Холбрук сломал длинный прут и ткнул им зверька.

Молниеносный ответ. Шипение, рычание, задний конец туловища изогнулся — ш-ш-а! — и похожее на фитиль жало вонзилось в прут. Когда хвост возвратился на место, по пруту скатывались капли красноватой жидкости. Холбрук шагнул назад; глаза животного со злобой следили за ним и, казалось, молили об одном: чтобы он оказался в зоне досягаемости.

— Пушистый,— произнес Холбрук.—Хорошенький. Наоми, ты хочешь дожить до своего шестнадцатилетия?

Она стояла бледная, потрясенная той яростью, с которой зверек набросился на прут.

— Он казался таким ласковым,— проговорила она.— Почти ручным.

Он на полную мощность повернул регулятор лучевого ружья и прожег зверьку голову. Тот вывалился из кустарника, выпрямился и больше не шевелился. Наоми стояла с опущенной головой. Холбрук позволил своей руке опуститься ей на плечи.

— Мне очень жаль, золотко,— сказал он,— Я не хотел убивать твоего маленького друга. Но глядишь, через минуту он убил бы тебя. Считай ноги, когда играешь с дикими животными. Я уже говорил тебе об этом. Считай ноги.

Она кивнула. Это будет ей хорошим уроком. Не доверяй внешнему виду. Зло есть зло. Холбрук чертил ногой по медно-зеленому дерну и раздумывал, что значит в пятнадцать лет прикоснуться к грязным реальностям Вселенной. Наконец он поднял голову и очень мягко сказал:

— Пойдем-ка, навестим Платона.

Наоми моментально просветлела. Другая сторона молодости: быстрая отходчивость.

Они остановили жука рядом с рощей сектора Д и дальше пошли пешком. Деревьям не нравилось, когда между ними разъезжали моторизованные устройства. На глубине всего в несколько дюймов все они соединялись запутанной сетью тонких волоконец, игравших роль нервов. Вес человека не причинял деревьям никакого беспокойства, въезжающий в рощу жук всегда вызывал хор возмущенных голосов. Наоми шла босой. Следующий за ней Холбрук был обут в высокие шнурованные ботинки. Он чувствовал себя неимоверно большим и неуклюжим всякий раз, когда бывал рядом с ней. Он был довольно грузен, а ее легкость подчеркивала его размеры еще больше.

Она играла с деревьями в свою игру. Он представил ее всем им, и сейчас она шла по роще, приветствуя Алкивиада, Гектора, Сенеку, Генриха VIII, Томаса Джефферсона и Короля Тута. Наоми знала деревья не хуже его самого, а может быть, и лучше. Они тоже ее знали. Она шла меж деревьями, и они слегка дрожали, словно от ветерка, и щебетали, и прихорашивались, вытягивая свои конечности на особый лад, стараясь казаться выше и миловиднее. Даже суровый Сократ, этот старый пень, и тот, казалось, старался приглянуться. Наоми подошла к большому серому ящику посредине рощи, куда роботы каждую ночь складывали нарубленные куски мяса, и вытащила несколько кусков для своих любимцев. Кубики красной сырой плоти. Она взяла, сколько поместилось в руках, и вихрем помчалась по роще, бросая их своим друзьям. «Нимфа в саду твоем»,— подумал Холбрук. Она бросала куски высоко, сильно, энергично. Когда они взлетали, от того или иного дерева протягивался усик, чтобы схватить лакомство на полпути и отправить его в разинутый рот. Мясо не было необходимо деревьям, но они любили его, а всем фермерам было известно, что чем лучше дерево кормить, тем лучший сок оно дает. Холбрук давал деревьям мясо трижды в неделю, только сектор Д был у него на ежедневном довольствии.

— Не пропусти кого-нибудь,— напомнил Холбрук.

— Ты же знаешь, что не пропущу.