На дальних воздушных дорогах

Мы поднялись в воздух в назначенное время. Вскоре облака остались внизу. Курс лежал на восток. Верхний слой облаков поднимался все выше и заставлял нас тоже постоянно набирать высоту. Добравшись до высоты 4000 метров, я решил последовать совету синоптиков и пройти теплый фронт именно здесь. Вскоре мы вновь оказались в облаках. Но через четверть часа началось обледенение. Согласно данным, полученным от синоптиков, я надеялся вскоре снова добраться до ясного неба. Но на этот раз синоптики нас сильно подвели.

Слой льда, покрывший несущие плоскости, становился все толще и толще. Мы опустились ниже. В более теплом слое воздуха лед стал постепенно таять. Судя по времени, эти несчастные 50 миль уже давно должны быть позади, а признаки обледенения появились опять. Снова пришлось опускаться ниже.

Так, постепенно опускаясь, мы летели в облаках, хотя с момента взлета прошло уже три часа. Вот тебе и 50 миль! А высота всего 600 метров…

— Пилоты, — услышали мы вдруг голос Штепенко, — возьмите пятнадцать градусов вправо!

Штурмана, видимо, обуревали те же самые думы, что порождали тревогу у меня. Ведь впереди слева находилась Гренландия с угрожающими скалами. Летя на такой небольшой высоте, легко можно было наскочить на какую-нибудь вершину, прежде чем успеешь свернуть в сторону. Поэтому и возникла предостерегающая мысль: миновать этот опасный берег на приличном расстоянии.

Счастье улыбнулось нам: едва мы успели лечь на новый курс, как я заметил на горизонте светлую полосу. Там была ясная погода!

Внизу в своей кабине энергично стучали ключами радисты. Они требовали от радиостанции на Гренландии сведений о погоде. Наконец я услышал ликующий голос Низовцева:

— Высокая облачность, пять баллов, ветер!..

Облачный покров кончился, над головой — голубой небосвод. Однако я начал сразу же набирать высоту, поскольку в некотором отдалении снова увидел облака.

Несколько десятков минут мы летели в прозрачном арктическом воздухе. Слева из океана, нахохлившись, вздымалась Гренландия. Но нам уже не надо было опасаться ее грозных береговых скал. Внизу сквозь окна в облаках виднелась колышущаяся поверхность океана. Теперь и я понял, почему так часто говорят: «седой океан». Речь идет не о почтенном возрасте. Рассматривая необъятную бушующую водную стихию, мы заметили, что она действительно седая. К моему большому удивлению, бесконечные маленькие волны с белыми гребнями бежали поперек движения больших волн. Постоянное столкновение этих волн и было причиной того, что необъятное водное пространство беспрестанно пенилось.

— Товарищ командир, — прервал мои раздумья голос Кожина, — пассажиры спрашивают, скоро ли мы увидим Гренландию?

— Уже видна. Смотрите вперед налево.

Все собрались у окон. Зрелище было действительно сказочным. Ослепительно белые вершины и горные хребты самого большого острова в мире искрились, словно покрытые огромными бриллиантовыми блестками. Синевато-зеленые ледники, похожие на гигантские ледяные языки, опускались вниз до уреза воды, а оттуда, невидимками, — в глубину водяной стихии. Придет время, они обломятся под водой и устремятся наверх на поверхность воды в виде коварных айсбергов.

Айсберги раскачивались, будто исполинские яхты, двигаясь по ветру в просторы океана. Беда капитану, который вовремя не уступит им дорогу! Человечество до сих пор не забыло трагедию «Титаника» в роковую апрельскую ночь 1912 года. Подводная часть айсберга, будто гигантский нож, прорезала почти стометровую щель в стальном борту корабля-исполина… Океан поглотил свыше полутора тысяч человек с огромным пароходом, считавшимся непотопляемым.

Теперь полет проходил гладко. Хотя океан вскоре снова покрылся облачной пеленой, с Исландии регулярно поступали сводки погоды. Облачность там была 4–5 баллов.

Штепенко предложил завершающую часть маршрута лететь над облаками.

— Я выведу самолет точно на аэродром, — настаивал он. — Радиомаяк работает превосходно.

Вскоре его голос прозвучал снова:

— Надо бы немного снизиться — скоро аэродром. Радиосвязь была на этот раз действительно хорошей.

Штурманы тщательно следили за курсом, ориентируясь по солнцу, радиопеленгам и исландскому радиомаяку. Зона радиомаяка, широкая, как хорошее шоссе, привела нас прямо к месту назначения.

Поскольку над аэродромом в Рейкьявике установилась сплошная облачность, мы решили долететь до радиомаяка, а затем обратным курсом спуститься под облака. Это было единственно правильное решение, ибо только западная сторона аэродрома — океан — позволяла нам безопасно спуститься под облака. Выбор любого другого направления сулил столкновение со скрывавшимися в облаках горными вершинами.

Чем ближе к радиомаяку, тем сильнее сужалась зона его действия. Штурманы давали теперь поправки к курсу в пределах одного-двух градусов. Слышимость сигналов возрастала беспрестанно. И вдруг они исчезли совсем. Это означало, что самолет прилетел в «мертвый конус», находящийся как раз над маяком.

— Пилоты, курс двести семьдесят градусов, можно снижаться, — донесся до нас энергичный голос Штепенко.