На действительной службе (сборник)

– Да уже дашь сторублевку! – сказал Кирилл и самым серьезным образом посмотрел ему прямо в глаза. Антон саркастически ухмыльнулся и выразительно мотнул головой.

– Гм… таких денег я сроду и не видал даже…

– Ну, что ж, а я меньше не возьму!..

Антон поднял на него глава, стараясь понять, шутит новый батюшка или глуп от природы. «Должно быть, он шутник!» – подумал Антон и сказал:

– Нет, уж вы, батюшка, настоящую цену говорите!..

– Как тебя зовут? – спросил Кирилл.

– Антоном Бондаренком.

– Так вот что, Антон: цену настоящую ты спрашивай, когда на базар придешь. Станешь порося покупать, так тебе и скажут настоящую цену, а ко мне ты пришел по делу церковному, святому. Церковь – не базар, в ней никакой торговли не может быть.

Антон смотрел на него недоумевающим взглядом.

«Что-то я не второплю! – размышлял он про себя. – Чи он жадный, чи Господь его знает!»

– Иди себе с Богом! – прибавил Кирилл. Но Антон не двигался с места.

– Как же оно будет, батюшка? – спросил он.

Кирилл возвратился к столу, сел и взял стакан с чаем.

– Много у тебя земли? – спросил он.

– Земли? Четыре с половиной. Да плавни с полдесятины будет.

– А хлеб уродил у тебя?

– Хлеб? Да как сказать! И уродил, и не уродил. Жито Бог дал хорошее. С двух десятин почти что шестнадцать четвертей собрал, ячменю с полдесятины четвертей пять взял. Полдесятины баштану… «Огирок» ничего, а кавун весь погорел, вся «гудина» повяла, проса полдесятины… едва свое вернул. А десятина пшеницы даже совсем из-под земли не вышла. Ну, а сено плавное в наших местах всегда хорошее. Высокое, густое… Дай Бог, чтобы на всем свете такое сено было. Поверите, батюшка, это не сено, а как бы вам сказать – шелк.

– Так ты, выходит, богач, Антон Бондаренко! Как же мне с тебя сторублевку не взять?

Антон опять выпучил глаза. Никак не мог уловить он тонкой усмешки, которою Кирилл сопровождал свои слова. Видя его недоумение, Кирилл сказал прямо:

– Ну, иди с Богом, Антон. За венчание дашь сколько сможешь. А не сможешь, и так повенчаем. И всем своим землякам скажи, чтобы со мной не торговались.

Антон поблагодарил и ушел чрезвычайно смущенный. Он даже не знал, рассказывать ли землякам о своем разговоре с батюшкой. По дороге он рассчитал, что может безобидно для себя дать за венчание карбованец, не считая свечей, которые он купит особо. Будь это у отца Родиона, дешевле пяти рублей не отделался бы, а со свечами и все семь. Это было так приятно, что он боялся, как бы кто не помешал, не отсоветовал новому священнику. Очевидно, новый батюшка просто не знает порядков. А ежели это дойдет до отца Родиона, который ему растолкует, то дело примет другой оборот. Поэтому Антон решил сохранить это пока в секрете, а когда уже дело кончится, рассказать землякам. И когда его спросили, много ли взял новый батюшка за венчанье, он без запинки ответил:

– Шесть карбованцев слупил!

– Ого! Видно, порядки знает!

– А то нет?! – окончательно покривил душой Антон. – Недаром же он, сказывают, ученый да переученый!

Когда Антон ушел и дверь за ним затворилась, Кирилл встал и в волнении прошел по комнате.

– Знаешь, это даже обидно, до какой степени в них глубоко сидит эта болезнь! – заговорил он, обращаясь к Муре. – Ведь он приходит ко мне, как к торговцу: ваш товар, наши деньги! И я уверен, что он недоволен, даже, пожалуй, возмущен… Нет, ты обрати внимание: я священник, я должен освятить союз его дочери с ее женихом, он за этим пришел. И он говорит мне: продай мне на пять рублей Божией благодати! Я должен был сказать: нет, нельзя, это стоит десять, и наконец, довольно поторговавшись, мы согласились бы на семи рублях… Какого же мнения он будет обо мне?

– Однако, Кирилл, надо же чем-нибудь жить священнику! – возразила ему Марья Гавриловна.

– Конечно, надо, Мура, конечно! Но это надо как-нибудь иначе устроить. Такая форма обидна мне… Обидна!..

Мура ничего больше не возражала, но он нисколько не убедил ее. Она с малолетства видела, как спокойно торговались за разные требы, и привыкла думать, что это в порядке вещей и что иначе не может быть.

На другой день утром произошло венчание Горпины с Марком Працюком. Венчание было немноголюдно, так как пора была горячая, да и про Горпину было известно, что она уже не девушка. Молодые торопились, чтобы поспеть на гумно, собираясь вечером устроить пирушку. После венчанья Антон подошел к Кириллу и, сильно конфузясь, сказал:

– Как уже вы разрешили, батюшка, так вот… карбованец могу!..

Кирилл спокойно взял от него рублевую бумажку и тут же передал ее дьякону, отцу Симеону. Дьякон взглянул на рублевку и совершенно непроизвольно скорчил такую жалкую мину, что дьячок Дементий, уносивший в алтарь венцы, сейчас же понял, что дело неладно. Через полминуты они о чем-то шушукались на клиросе. Вслед за этим Дементий крупными шагами побежал через всю церковь, догнал уходившего Антона и схватил его за рукав.

– Ты, бычачья голова, рехнулся, что ли? – спросил он его низким сдержанным голосом.

– Чего? – проговорил Антон, хотя отлично знал, чего хочет дьяк.

– Как чего? За венчанье карбованец даешь?