На деревню дедушке

— И, кстати, твой майор, — Маринка впервые в жизни именно так выделила слова «твой майор»! — Твой майор, — с удовольствием повторила она, пристально глядя на мое лицо, — сказал, что эти деньги послужат для нее неплохим алиби. Ну, то есть если бы она хотела убить Петра, то сперва бы вернула себе долг. А так — и требовать уже не с кого… Вся семья погибла. Кошмар!

— Да уж. Это все? — спросила я.

— Ни фига! Оперативники здесь бродили до самого вечера. «Скорая» еще приезжала. Тебя чем-то кольнули, поэтому ты и продрыхла без задних ног до полуночи.

Маринка вздохнула и пожаловалась мне:

— А я, как дипломированная медсестра при смертельно больной, глаз не сомкнула…

— И маковой росинки в ротике не было, — продолжила я за нее. — Это все?

— Все. А что еще может быть?

— Ну как же. — Я подошла к окну и отдернула немного занавеску. Действительно, ночь. Вот это укольчик! А спать-то больше и не хочется! — Все-таки убили старшего сына и наследника! Как Федор Аполлинарьевич себя чувствует? Нервничает и кричит или, наоборот, впал в задумчивость?

— Впал, — криво усмехаясь, ответила Маринка. — Он потребовал у Варвары свои линзы и начал чертить эскиз памятника. Представляешь? При этом он твердит что-то про синтез искусств и про то, что талантливый в одном — обязательно талантливый и во всем, и, короче, он собирается сказать новое какое-то слово и в памятниках… Идиотизм полнейший! Варвара поплакала, да. Но она — человек. Тюфяк этот, Аркадий вообще куда-то пропал. Кажется, спрятался. Его майор, твой майор, — тут же поправила саму себя Маринка, — раскрутил на раз, и он признался, что нарочно заложил кучу петард в саду.

— Зачем?! — вскричала я.

— Не угадаешь, — улыбнулась Маринка, — папочке на юбилей решил фейерверк устроить. — Кретин, — сказала я и бросила сигарету в пепельницу.

— Папаша его так же сказал и прогнал его с глаз долой.

Я подумала, еще раз посмотрела в окно и еще раз подумала, что спать не хочу. Маринка, как я заметила, несмотря на ее притворные жалобы, тоже не очень-то устала.

— Наши все уехали? — спросила я и, услыхав Маринкино «ага», предложила: — Пойдем погуляем по свежему воздуху?

Маринка сперва открыла рот и явно захотела сказать что-то вроде «ты-с-ума-сошла-мать», но, немного посоображав, медленно закрыла рот и кивнула.

— А пойдем! Самой надоело до смерти торчать в этом аквариуме!.. Крокодилы еще эти…

Мы оделись и, взявшись за руки, вышли из комнаты. Немного поплутав, мы нашли, где тут выход. Дом в планировке оказался не такой уж и простой, каким казался снаружи.

Входная дверь была заперта, но мы с Маринкой постарались и очень тихо ее отперли и, выйдя, прикрыли за собой.

Оказалось, что, пока я спала, выпал снег.

Мы побродили немного по саду, потом вернулись к дому и пошли вдоль его темных окон, негромко разговаривая о каких-то мелочах. Гулять просто так было очень приятно. Я неожиданно для себя подумала, что давно уже этим не занималась. Давно у меня как-то не получалось просто выйти и просто без цели побродить.

— Здорово-то как! — прошептала Маринка, глядя на полную луну. — Кстати, сейчас самое время, чтобы повыть на луну. Не хочешь?

— Спасибо, пока нет, — вежливо ответила я.

— Как ты думаешь, может нам новый день принести какие-нибудь новости? — спросила Маринка. — Неприятные, я имею в виду?

— Может, — ответила я, доставая сигареты из кармана пальто. — Я, кстати, не рассказала тебе об одном маленьком моментике, случившемся вчера за секунду до взрыва.

— О господи, что еще? — испугалась Маринка. — Говори, говори быстрей!

— Я заметила старшего сына Петра. Он помахал мне из машины. Это был тот самый подкидыш, который мешался у нас в коридоре.

— О-паньки! Так, значит… — Маринка задумалась. Я в это время прикурила и договорила за нее:

— Это значит, что в похищении документов и в последующем похищении картин, возможно, участвовал и Петр Федорович. Что ты там говорила про его нехороший бизнес?

— Я так же и подумала, — сказала Маринка. — Только мне кажется, что тот грузин в кепке как-то полегче, что ли, будет Петра. Постройнее.

— Мне тоже так кажется, — согласилась я, мысленно сравнив фигуры вчерашнего маньяка и Петра.

— Говоришь, старый Траубе сидит в ауте? — спросила я.

— Черт его разберет, — отозвалась Маринка. — Ты же его видела. Он такой приветливый. В смысле — с приветом, — хихикнула Маринка.

Мы прошли еще несколько шагов и завернули за угол дома. Одно окно в доме было освещено.

— Кому же это не спится? — проговорила вслух Маринка.

Я сперва хотела что-то ей сказать, а потом подумала, что мы так хорошо идем и ничего не случится, если мы пройдем еще несколько шагов.

Нехорошо заглядывать в окна, признаюсь, но, как говорит один мой знакомый, «если нельзя, но очень хочется, то немножко можно». Это я Фимочку Резовского вспомнила.

Мы, замедлив шаги, подошли и осторожно заглянули в окно.

Это был кабинет Федора Аполлинарьевича.

Горела на столе лампа, тени от нее падали на стены, расписанные черт знает как, и на картины, которые изображали родные просторы. Мадонн, кстати, среди этих просторов видно не было.