На диком бреге

«Горжусь, что довелось помочь...» На мгновение мелькнул этот спокойный, самоуверенный, корректный человек. Но только на мгновение. Он возник в памяти как персонаж какого-то забытого, скучного фильма, не оставившего ничего, кроме ощущения даром потерянного времени.

— Плюскомперфект, — произнесла Дина вслух любимое словечко Вячеслава Ананьевича, произнесла искаженно, именно так, как он его выговаривал, и, движимая нахлынувшей нежностью, наклонилась к русой, седеющей голове, лежащей у нее на коленях.

Новое утро вставало над Дивноярском. По-утреннему звонко перекликались птицы, на плотине гудели моторы. Порывистый ветер иногда доносил с порога Буйный глухой шум воды. Ветер был влажен, он пах таежной смолянистой сыростью, к которой, как казалось, уже примешивался едва уловимый запах заводских дымов.

1959—1962

Москва

ПОСЛЕСЛОВИЕ

ЛЮДИ НА ДИКОМ БРЕГЕ

Есть писатели-однолюбы, или, как говорят критики, — писатели одной темы, «сквозной», постоянной темы своего творчества.

Борис Николаевич Полевой принадлежит к числу таких писателей.

Он много писал и продолжает писать о советском рабочем и советском солдате — о людях героических боевых подвигов и подвигов трудовых, по дерзости и смелости исполнения не уступающих боевым. Одет ли герой Полевого в замасленную рабочую спецовку или в армейскую гимнастерку, трудится ли он в «горячем цехе», сражается ли на Курской дуге, восстанавливает ли дотла разрушенные гитлеровцами города, строит ли волжские гидростанции и в суровой, необжитой тайге сооружает великую плотину, — это человек всегда цельный в горе и в радости, ничего не умеющий делать вполсилы, человек, в котором легко угадываются черты, роднящие его с летчиком Алексеем Мересьевым и с комиссаром Семеном Воробьевым: и прежде всего мужество, благородство, красота человеческого духа, готовность пройти через самые тяжкие испытания — физические и духовные. Но всякий раз это не повторение пройденного, уже известного, однажды написанного. Нет, это всегда открытие целого мира, новых моральных, нравственных отношений, складывающихся в нашем обществе между людьми, исследование психологии советского человека, волевых его качеств, воплощенных в убедительных, жизненно правдивых образах.

Герои Бориса Полевого внутренне, по самой своей советской сути в чем-то всегда очень схожи и в то же время, по индивидуальным, присущим каждому из них чертам и краскам, заметно отличаются друг от друга. В час суровых испытаний по-своему раскрываются характеры представителей потомственной рабочей династии Калининых из романа «Глубокий тыл», по-своему — недюжинный характер отважной девушки Муси Волковой из романа «Золото». Есть свое обаяние в образе доктора Веры, не легкими путями пришедшей к вершинам подвига, свое — в скромной самоотверженной библиотекарше Вале Зайцевой из маленького рассказа «Зайчик», которая, вышагивая по завьюженной дороге с двумя тяжелыми тючками книг с одного участка строительства на другой, тоже ведь совершает свой повседневный подвиг, хотя совсем и не думает об этом.

Сила и своеобразие Полевого-художника проявляются и в постоянстве его обращения к живым, невыдуманным людям — настоящим не только в переносном, но и в прямом смысле этого слова, — к людям, которых он действительно знал, с которыми не раз встречался в дни войны и в дни мира. Такое вторжение писателя в жизнь, когда автор, «найдя прототип замысленного им героя среди современников, смело берет его за руку и ведет на страницы книги, на театральные подмостки, на экран кино», сам Полевой считает одной из плодотворных линий развития метода социалистического реализма и недавно высказал эту мысль с трибуны VI съезда писателей СССР. И может быть, потому, что Борис Полевой всегда сохраняет живую память о прототипах своих героев, о встречах и беседах с ними, — в самой манере его повествования есть что-то от устной речи. Эту особенность прозы Полевого отметила уже много лет назад Мариэтта Шагинян в рецензии на сборник его рассказов. «Жизненность передачи «на слух», — писала тогда М. Шагинян, — искренность авторской интонации связываются у Б. Полевого с глубокой любовью к советскому человеку и с живым интересом к тому, о чем он рассказывает. Все это... уберегает Б. Полевого от манерности, стилизации и растворения в мелочах».

Думается, что некоторые общие наблюдения, касающиеся творческой манеры Б. Полевого в целом, в полной мере могут быть отнесены и к его обширному «производственному» роману «На диком бреге», написанному в 1959—1962 годах по горячим следам строительства гигантов пятилетки.