На диком бреге

Порывшись в кармане, девушка достала складной нож, поднялась, срезала прямой прут и, очистив его от коры, стала остругивать.

— Шомполок сделаю, прочищу.

— А это что такое — проклины? Почему?

— Так уж вышло. Любовь такая была. Бабка моя, а потом моя мать — обе убежали без родительского благословения. А ведь это у староверов ух как каралось... У нас на Кряжом Седых чуть ли не целая улица. Так нас раньше и звали — Седые Клятые... Не слышали?

— Ну а он тебе нравится, этот Анатолий?

— Тольша? Хороший. За него на молодежных выселках любая побежит... Видный... Дед Савватей говорит, будто его, этого Тольшу, отец заместо себя в председатели натаскивает.

— Как натаскивает?

— Ну, как умная сука своих щенков на птицу или на зверя... Лисицы лисят тоже натаскивают... Ой!

Разговаривая, Василиса продолжала строгать, рука сорвалась на крепком сучке, и острый нож рассек девушке мякоть ладони, рассек так, что часть этой мякоти отделилась и вся рука мгновенно залилась кровью. Дина сложила в жгутик носовой платок и плотно перехватила запястье. Ток крови утих. Девушка помотала головой и сказала сквозь зубы, показывая глазами на дерево с пушистой кроной, стоящее невдалеке:

— Пихта... Сколупните со ствола свежей смолки, принесите. Только быстрей! — В голосе слышалась спокойная решительность.

Дина перебралась через сугроб к дереву и действительно увидела с солнечной стороны натеки прозрачной смолы. Она сняла пахучую слезинку величиною в лесной орех. Василиса сидела в той же позе, с таким же спокойным лицом, только румянец сошел и оно стало белым.

— Погрейте смолку в ладони.

Душистый комок стал мягким, липким. Тогда девушка одной рукой сделала из него лепешку и быстрым движением положила себе на раненое место... Кровь перестала течь.

Несколько минут просидели молча. Потом, осторожно держа перед собой раненую руку, девушка неторопливо поднялась, закрыла о колено нож. Убрала его в карман, взяла палки под мышку, встала на лыжи:

— Пошли.

Чудодейственное свойство простой смолы, спокойствие девушки и то, что сейчас Василиса двигалась по старому следу без палок так, что Дина еле поспевала за ней, — все это произвело впечатление. «Интересный край, удивительные люди», — раздумывала Дина, стараясь не отставать. Вот за просторной лесной поляной они увидели в розоватой дали, в кронах плакучих берез, сквозь которые сочились лучи садившегося солнца, какие-то черные и будто бы шевелящиеся пятна. Василиса смотрела на них точно завороженная, даже ноздри вздрагивали.

— Тетерева, — чуть слышно произнесла, точно выдохнула она. — Березовую почку клюют... Попробуйте, а? Я тут постою... Не подпустят только, они сейчас сторожкие. Снег выдаст.

Дина даже возмутилась:

— Оставить тебя, раненую, из-за каких-то тетеревов.

И будто в ответ на ее слова большие, тяжелые птицы взмахнули крыльями. И вот они уже летели в глубь леса, и только тек с деревьев потревоженный ими иней, розовея на солнце.

Дальнейший путь совершили молча. Только когда лыжня вывела их на проселок, а потом на шоссе, в ту самую марсианскую его часть, где даже сквозь снег все казалось черным, где, рыча, проносились один за другим огромные самосвалы, девушка остановилась, подождала спутницу и тихо спросила:

— А он знает про это — про больших и малых людей, про крылья?

— Вячеслав Ананьевич? Конечно, знает... то есть, конечно, не знает. Но в общем-то у нас, конечно, были об этом разговоры. — Дина чувствовала, что краснеет. — Идем, идем, я дома сменю повязку, промою рану, наложу лейкопластырь.

— Не надо, Диночка Васильночка. Смолка с пихты — и пластырь и дезинфекция... Но простите меня, а он с этим согласен?

— С чем — с этим?

— Ну, что он большой, а вы маленький человек.

— Есть вопросы, которые задавать неприлично. — Дина произнесла это как можно строже.

Василиса сейчас же, как улитка, ушла в свою раковину, а когда это случалось, ее трудно было оттуда выманить. Шли молча по тем участкам тайги, которые теперь были уже круглые сутки полны стука топоров, звона пил, дроби пневматических молотков, разноголосого гула моторов. И Дина старалась понять, почему эта девушка всегда как-то настороженно, будто даже неприязненно относится к Вячеславу Ананьевичу.

Правда, в первый день пребывания Василисы в домике на Набережной произошло небольшое недоразумение. Вячеслав Ананьевич, обрадованный тем, что наконец так удачно решался «проклятый вопрос» с домработницей, еще до прибытия Василисы посоветовал жене сразу же договориться с ней об обязанностях и об оплате.

— Какая же оплата, я пригласила ее быть моей гостьей. Мы будем с ней заниматься немецким языком, и вообще это неудобно как-то... Оплата...

Вячеслав Ананьевич улыбаясь смотрел на жену.