На диком бреге

Баранку он «крутил» мастерски. Руки в кожаных перчатках будто бы совсем небрежно лежали на ней, а тяжелая машина на большой скорости, не притормаживая, проносилась по неве-роятной дороге, по узенькой обочине бежала высоко над рекой, затормаживала у самого ограничительного бревна парома, бесстрашно проходила впритир к борту гигантского самосвала. Москвичка, привыкшая к ровному асфальту столичных проспектов, к бетонной прямизне пригородных шоссе, быстро убедилась, что этот смешной увалень, должно быть однажды и навсегда взваливший на себя обязанности всеобщего увеселителя, — редкий мастер своего дела… «Санчо Панса? — раздумывала Дина, стремясь, по своему обыкновению, измерить заинтересовавшего ее человека литературной меркой. — Санчо Панса… Нет. Швейк? Тоже нет. Но есть в нем что-то и от того и от другого. А в целом это третье — своеобразное и любопытное».

— Вы женаты, Петрович?

— Нет.

— Почему же?

— По переписи, у нас, Дина Васильевна, женщин на двадцать миллионов больше, чем мужчин. Надо же о них заботиться! Это ведь тоже большой важности задача.

— Так и не были женаты?

— Может быть, и был, не помню уже…

— А дом у вас где-нибудь есть?

— Дом есть, как не быть дому. Я его, как улитка, весь на себе ношу. В войну по фронтам носил, а после войны — по стройкам. Где моя лайба стоит, тут и дом… Хорошо, между прочим. — И вдруг, обернувшись, сказал: — Я ведь хочу до ста лет дожить.

«Н-да, орешек! Болтает, болтает — и ничего из него не вытянешь. Хитрущий!.. А ведь наверняка все ему известно».

— Федора Григорьевича давно возите?

— Порядочно. Во многих местах мы с ним шрамчики на глобус нанесли. «Шрамчики» — это его словечко… Любит Старик эти «шрамчики» на глобус наносить.

— А что он за человек? — спросила Дина и тут же, зная психологию шоферов-персоналыциков, внутренне усмехнулась, предугадывая, какие услышит слова, рассчитанные на передачу начальству.

— Старик-то? Обыкновенный человек… На двух ногах.

«Нет, Василиса, сравнения твои чисто внешние, — решила Дина, вспоминая, что девушка определила Петровича как смешного прожорливого зверька. — Нет, милая, не так он прост». Машина шла по дороге, по-видимо совсем недавно прорубленной через лес. От зеленоватых солнечных лучей, пробивавшихся сквозь листву, рябило в глазах. Острые локти корней толкали колеса. Чтобы не прикусить язык, Дина плотно сжала зубы. «Ошиблась, Василек, и во мне ошиблась, какая я кошечка?.. А вот интересно было бы узнать, как она определила бы этого механика, этого Дюжего, что ли».

— Петрович, вы не скажете, что такое антифриз?

— Антифриз? — Петрович с удивлением оглянулся. — Жидкость такая. Для охлаждения в радиаторы здесь в стужу заливаем, не замерзает. А на что вам?

— Да так, почему-то вспомнилось.

Лес оборвался внезапно. Машина будто вырвалась из тоннеля, солнце, уже клонившееся к закату, брызнуло прямо в глаза, заставив зажмуриться. А когда Дина подняла веки, машина уже бежала будто бы по линейке — так пряма была профилированная грейдерная дорога, рассекавшая поле, и поле — это было ровно острижено комбайнами. На горизонте, будто два жука, ползали тракторы, превращая золото пожни в черный бархат пашни. Доносился ровный стрекот. Впереди, возле дороги, у самой обочины, стоял третий трактор с плугами. Рядом мотоцикл, и возле него человек, рассматривавший какую-то металлическую штуку. Услышав шум приближающейся машины, человек оглянулся, и Дина почувствовала, как встревоженно ворохнулось сердце: это был тот самый бородач, о котором она только что думала.

Машина остановилась. Высунув в дверцу круглую свою физиономию, Петрович жалостно просил:

— Пал Васильевич, плесните бензинчику! К вам в «Пахарь» пробирался, знаете, дорога какая, все пожёг, с пустым баком, на одном самолюбии тяну!

Бородач неторопливо положил деталь, чистыми концами вытер руки. Рассмотрев в машине пассажирку, он, как показалось Дине, нахмурился, но поклонился. Потом сунул голову в дверцы и, взглянув на приборы, спокойно сказал, будто скомандовал:

— Поезжай.

— Кощей бессмертный! — проворчал Петрович, трогая машину, но в тоне звучало больше смущения, чем досады.

— Кто такой? — Дина старалась произнести этот вопрос как можно равнодушнее.

— А, один здешний аборигенец! Первый на весь район жмот! Пьянь страшная! И не то чтобы пил, как люди: вечером домой в полужидком состоянии воротится, а назавтра выспится — и что твой огурчик малосольный. Этот как закурит, так на неделю: ружье на плечо — и в тайгу. Седых ему задним числом командировки выписывает, покрывает. Фронтовые дружки они, что ли?

— С семьей у него что-то плохое случилось?

— Какая у него, у пьяницы, семья! Холостякует. И дома у него нет, живет тут у одной старушонки, стряпает она ему, стирает…

— Типичный сибиряк, правда?