— Милли, ты ведешь себя не совсем по-мужски, хотя ты и в мужской одежде, — сказал Джэтт как бы в шутку. — Убирайся в повозку и ложись там.
Столь добродушное отношение со стороны Джэтта было удивительно, и Милли была благодарна ему за это. Она устроилась поудобнее в повозке на не разложенной еще постели. Оказалось, что напускное добродушие Джэтта было только хитростью с целью удалить ее и начать тихую и серьезную беседу с женой. Милли могла бы услышать весь разговор или отрывки его, но ее это не интересовало. Она переживала душевное страдание; она уже привыкла к мысли, что счастье ждет ее в будущем, и теперь не могла смириться с тяжелым и опасным положением, в каком вдруг очутилась.
Проходил час за часом, и казалось, будто глухой, тихий голос Джэтта никогда не замолчит. В полдень Джэтт не сделал остановки, как это было принято среди охотников, и продолжал путь до самого заката.
— Сорок миль, черт возьми! — с удовлетворением сказал он, наконец, остановив лошадей.
Хотела ли того Милли или нет, ей пришлось сразу снова окунуться в прежнюю лагерную жизнь с ее заботами. Дым костра ел ей глаза и воскрешал ненавистные воспоминания.
Остальные повозки подъехали значительно позже, и Милли снова увидела совиные глаза Фоллонсби и взгляд исподлобья уродливого Пруайта. Мужской костюм, подчеркивавший ее стройность и гибкость, очевидно, привлекал их взоры. Они словно были загипнотизированы ею, как будто вновь открыли и увидели в ней что-то необычное. Ни тот, ни другой не заговаривали с ней. Один Кэтли ласково кивнул ей. Он казался более озабоченным, чем она привыкла видеть его. Вообще у нее составилось смутное впечатление, что какая-то перемена произошла и в Джэтте, и во всех остальных участниках отряда, и во всей окружающей атмосфере.
Остановку сделали у одной из переправ через реку, где уже сотни охотников останавливались в нынешнем году, и Джэтт начал ворчать и жаловаться на недостаток травы и сучьев для костра. Зато воды было сколько угодно, и она оказалась холодная, чему путешественники очень обрадовались. Джэтта мучила необычайная жажда, вероятно, в результате чрезмерного увлечения ромом в Спрэге.
— Принеси побольше воды для питья, — приказал он Милли.
Она взяла ведро и спустилась к берегу под высокие деревья, на которых шелестела зеленая листва. Кэтли поил лошадей у реки.
— Вижу, что вы идете, и думаю, что за мальчик? — засмеялся он. — Я и забыл, что вы переодеты.
— Я тоже забыла, — нерешительно ответила она. — Мне не нравятся эти… эти штаны. Но я нахожу, Кэтли, что так мне удобнее ходить по лагерю.
— Нет ничего удивительного. Вам приходилось волочить за собою ваш подол… Давайте ведро. Я наберу чистой воды.
Он вошел в реку дальше того места, где стояли лошади, и наполнил ведро.
— Нет ничего лучше, чем испить холодной водицы после езды в такой жаркий день.
— Джэтт выпил почти все, что я уже принесла, и опять послал меня.
— У него все горит внутри от рома, — резко бросил Кэтли.
Милли не могла ничего возразить, поблагодарила его, взяла ведро и вылила немного воды, чтобы не разлить ее по дороге.
— Милли, мне очень жаль, что вам пришлось вернуться обратно к Джэтту, — сказал Кэтли.
Она остановилась и оглянулась, удивленная его тоном. Милли вспомнила, что всегда считала его непохожим на остальных своих спутников.
— Вам жаль? Почему? — спросила она.
— Я знаком с лавочником в Спрэге. Он с Миссури. Он рассказал мне о вас и о вашем друге Томе Дооне.
— Он рассказал вам о… о… о Томе! — запинаясь и внезапно покраснев, сказала Милли. — Откуда он знает это?
— От мистрис Хэднолл, по его словам. Он с симпатией относится к вам. И его жена дружна с женой и дочерью Хэднолла. Как бы там ни было, он сожалеет, что Джэтт увез вас. И я тоже.
Хотя Милли смутилась и опечалилась, узнав, что Кэтли известно про Тома, но она не осталась безразлична к сочувственным словам этого человека. Она постаралась справиться со своим волнением, сообразив, что она, в сущности, снова во власти Джэтта и должна рассчитывать только на свои кулаки и на свое мужество и что этот на вид суровый и угрюмый человек может помочь ей. Милли сразу решила привлечь его на свою сторону.
— Ия тоже огорчена, Кэтли, — грустно сказала она, и искренние слезы покатились из ее глаз. — Я… я невеста Тома Доона… Я была… так… так счастлива. А раньше я даже не знала, что такое счастье… Меня увезли против моего желания. Я ведь несовершеннолетняя и должна была подчиниться… Я очень боюсь отчима.
— Думаю, — сумрачно ответил Кэтли, — что у вас есть на это основания. Он поссорился с женой в Спрэге и хотел оставить ее там. Все они вчетвером много пили, ругались и дрались из-за денег, вырученных за шкуры.
— Умоляю вас, будьте моим другом! — обратилась к нему Милли. Тот взглянул на нее, как бы не понимая, но в то же время сочувственно.
— Кэтли, — сказала она и, подойдя к нему, тихо дотронулась до его руки, — была ли у вас когда-нибудь сестра или возлюбленная?
— Не было, иначе я был бы другим человеком, — грустно ответил он.
— Но вы честный человек, — быстро продолжала она.