На дне Одессы

— Чего ты улыбаешься? — напустилась на нее старушонка. — Не веришь? Спроси хозяйку. Она помнит. А какие у меня были губы! Красные-красные, как кровь. Сама бы поцеловала их с удовольствием. Вот какие они были красные. А ты, цыганское отродье, — напустилась она теперь на Розу, — чего зубы скалишь?! Погоди! Придет старость! Облысеешь, выпадут твои сахарные зубы и пожалуешь к нам, в ботаник. Все, все там будете! У!.. А страшно там! — Юлия съежилась и сделала испуганное лицо. — Земля по ночам стонет, черти в кустах возятся, ящерицы снуют, совы летают. И холодно там. Как в могиле. А ты кто? — обратилась она к Елене. — Новенькая, вижу. Совсем девочка. И чего ты, дурная, сюда пришла? Жизни сладкой захотела? Киселя с молоком, колечек да финтифлюшек?! Погоди! Будет тебе кисель с молоком!… Бррр! А я вчера всю ночь не могла уснуть. Дождь лил. Я вся промокла… А! Катя! Здорово! Живешь еще?! Постой! Сколько я тебя знаю!? Кажись, 20 лет. Когда я выхильчилась (выкинулась) отсюда, ты только поступила. Помню, какая ты тогда свеженькая была. Как абрикос. А теперь? У, да как ты поседела! Ха, ха, ха! Полголовы седая. Когда же ты пожалуешь ко мне?! Я под седьмым кустом живу. Спросишь ящерицу. Она покажет тебе. А скоро-скоро хозяйка турнет тебя и скажет — "гейвек"!.. А! Василиса! А ты как поживаешь? А ты, Лелька?! А ты Сима?! Слышала, что Бетю похоронили. Жаль! Ну, да ей теперь лучше. А сколько я позавчера страху набралась! Батеньки вы мои! Возвратилась я, значит, домой, в ботаник, вечером и отправляюсь к кустам. Иду, и вдруг натыкаюсь на что-то. Нагинаюсь и вижу — человек. Голова у него разбита и не дышит он. Обобрали его душегубы. А в ботанике страсть сколько душегубов. Хотела дать знать сторожу, да ноги ни с места. И я всю ночь пролежала с ним рядом. Лежу и трясусь. А где та, что зазналась больно? Антонина Ивановна! Помню, как мы с нею вместе болгарскую плясали. Кланяйтесь ей и скажите, пусть припасет мешок и копачку^[24]. А я сегодня, деточки вы мои милые, ни одной копеечки не заработала. Рылась-рылась по сметникам и ямам и хоть бы одну тряпочку, хоть бы одну косточку выудила! Деточки! Не режется ли у вас на шкал (нельзя ли у вас раздобыть на шкалик водки)? Страсть, как холодно мне. Лед в жилах! У! У! — и она посмотрела умоляюще на девушек.

— Леля, — сказала Сима. — У меня в комнате на окне стоит водка. Притащи сюда.

Леля бросилась в комнату и притащила бутылку с водкой.

Юлия почти вырвала из ее рук бутылку, в которой болталось несколько шкаликов водки, поднесла к губам и стала тянуть ее с жадностью младенца.

— Спасибо, детоньки мои, — сказала она, вытянув всю водку. — Хорошо, теперь тепло. Как будто кто огнем прохватил меня.

Она замолчала на минуту, обвела своими красными глазами двор, покачала головой и проговорила:

— Такой, как был, такой и остался. Тот же балкон, та же зеленая крыша, та же лестница, тот же кран. А долго еще простоит этот проклятый дом. Тысячи лет. Как скала! Потому что нужен он. Хе-хе! А много народу съел он! И как вы живете в нем? Я бы боялась. Это — не дом, а кладбище. Вон в этой комнате, угловой, зарезалась бритвой Тамара. Вы не помните ее? Вот так красавица была. В той застрелилась Анюта…

— А прошлой неделей Чешка отравилась, — вставила Леля.

— Вот и еще одна… Ох, горе!.. А как хозяйка и Симон поживают? Растят по-прежнему брюха? Горя им мало. Небось, в ботаник не пойдут. Та, та, та! Про Макса совсем забыла. Он-то как поживает? Все еще нажаривает "болгарскую"? Молодец! Вот так топор! А вы спросите-ка у него, как я плясала. Пол трещал. Я и теперь могу "болгарскую" плясать. Расступитесь, красавицы.

Девушки расступились и Юлия, охая и кряхтя, встала на ноги. Она подобрала потом свою порванную юбку и стала выделывать всякие "па" босыми ногами.

Смешно было. Но никто не улыбнулся даже. Все глядели на нее серьезными глазами и всем рисовался страшный ботаник, ящерицы и труп убитого человека.

— Все там будете! Все там будете! — звенело еще в их ушах карканье Юлии.

Сцену эту прекратила хозяйка. Она высунулась из окна и крикнула на весь двор:

— Опять ты тут, старая рогожа! Николай! Выхильчай ее отсюда! Чтоб ее духу не было!

Юлия перестала плясать, стремительно подбежала к своему мешку, вскинула его на плечи, подобрала копачку и пошла к воротам. На полпути она вдруг остановилась, повернула лицо к хозяйке, погрозила ей копачкой и прохрипела:

— Бог тебя накажет! Бог тебя накажет!..

Ну и запьянствовали же после ее ухода девушки! Они выпили пять кварт водки, три дюжины пива и перебили всю посуду в доме.

В пьянстве и битье посуды принимала энергичное участие также и Надя.

ХХХ

МУТНЫЕ ВОЛНЫ

Надя незаметно из человека с многогранной, чуткой и страдающей душой превратилась в неодушевленный предмет, в товар. И когда она убедилась в этом, ей сделалось страшно.

Зал, куда она выходила вместе с остальными девушками, представлялся ей теперь обширным магазином, товарки — кто ярославским полотном, кто — бархатом, кто — бумазеей, кто — кумачом, молодые люди — покупателями, а Антонина Ивановна — приказчицей.