На другой берег

— Я помню, вы ставили на него. На моей памяти это самая большая удача новичка.

Он улыбнулся, морщины на его загорелом лице стали особенно явственны, и Динни заметила, что их очень много.

— Прошу садиться. Вот чай. Не откажите разлить сами.

Она подала ему чашку, налила себе и спросила:

— Ваши арабские матки уже прибыли, мистер Масхем?

— Я жду их к концу следующего месяца.

— Вы поручили надзор за ними Тони Круму?

— О! Разве вы знакомы с ним?

— Через сестру.

— Приятный юноша.

— Да, — отозвалась Динни. — Я пришла к вам по поводу него.

— Вот как?

«Он слишком много мне должен, чтобы отказать», — мелькнуло в голове у девушки. Она откинулась назад, положила ногу на ногу и в упор посмотрела на Масхема:

— Я хочу, разумеется конфиденциально, сообщить вам, что Джерри Корвен вчинил моей сестре бракоразводный иск и привлёк Тони Крума в качестве соответчика.

Джек Масхем слегка повёл рукой, державшей чашку.

— Он её любит, они действительно проводили время вместе, но обвинение не соответствует истине.

— Понятно, — уронил Джек Масхем.

— Дело будет слушаться на днях. Я убедила Тони Крума позволить мне рассказать вам обо всём этом. Ему было бы неловко говорить о себе самом.

Масхем по-прежнему смотрел на неё. Лицо его было непроницаемо.

— Я знаком с Джерри Корвеном, — сказал он. — Но я не знал, что ваша сестра ушла от него.

— Мы не предаём это огласке.

— Разрыв произошёл из-за Крума?

— Нет. Они впервые встретились на пароходе, когда она уже возвращалась в Англию. Клер порвала с Джерри по совсем другим причинам. Конечно, они с Тони Крумом вели себя неосмотрительно, за ними следили и видели их при так называемых компрометирующих обстоятельствах.

— Что вы конкретно имеете в виду?

— Однажды поздно вечером они возвращались из Оксфорда. У них отказали фары, и они провели ночь в машине.

Джек Масхем слегка приподнял плечи. Динни, не спуская с него глаз, наклонилась вперёд:

— Я уже сказала, что обвинение не соответствует истине. Это действительно так.

— Но, дорогая мисс Черрел, мужчина никогда не признается, что…

— Вот почему вместо Тони к вам пришла я. Моя сестра не станет мне лгать.

Плечи Масхема снова слегка приподнялись.

— Я, собственно, не понимаю… — начал он.

— Почему это касается вас? Вот почему: я не надеюсь, что им поверят.

— Вы хотите сказать, что, прочитав об этом деле в газетах, я стал бы недоброжелателем Крума?

— Да. Мне кажется, вы решили бы, что он нарушил «правила игры».

Динни не сумела скрыть лёгкой иронии в голосе.

— А разве это не так? — спросил он.

— По-моему, нет. Он горячо любит Клер и всё же сумел держать себя в руках. А что касается любви, то от неё никто не застрахован.

При этих словах воспоминания опять нахлынули на неё, и она потупилась, чтобы не видеть этого бесстрастного лица и насмешливо изогнутых губ. Затем, повинуясь внезапному наитию, объявила:

— Мой зять потребовал денежного возмещения ущерба.

— Вот как? — удивился Джек Масхем. — Я не знал, что так делается и в наши дни.

— Он требует две тысячи, а у Тони Крума ничего нет. Он заявляет, что ему всё равно, но если они проиграют, он разорён.

Затем наступило молчание. Джек Масхем опять отошёл к окну, сел на подоконник и спросил:

— Что же я могу сделать?

— Не отказывать ему от места — вот и все.

— Муж на Цейлоне, а жена здесь. Знаете, это…

Динни поднялась, шагнула к нему и остановилась:

— Мистер Масхем, вам не кажется, что вы в долгу передо мной? Разве вы забыли, как отняли у меня возлюбленного? Знаете ли вы, что он умер там, куда бежал из-за вас?

— Из-за меня?

— Да. Он отказался от меня из-за вас и того, что вы защищали. А теперь я прошу вас не добивать Тони Крума, как бы ни повернулось дело. До свиданья.

И, прежде чем Масхем успел открыть рот, Динни вышла.

Она почти бежала по направлению к Грин-парку. Всё вышло совсем не так, как она предполагала! Может быть, её вмешательство сыграет роковую роль. Но что поделаешь — слишком уж сильно закипел в ней былой протест против глухой стены внешних форм, против незримых, но беспощадных традиций, о которые разбилась её любовь. Иначе и быть не могло! Весь вид этого долговязого денди, звук его голоса непреодолимо вернули её к прошлому. А, будь что будет! Ей всё-таки легче: горечь, которую она так долго таила в душе, наконец излилась.

На другой день утром она получила записку:

«Райдер-стрит.

Воскресенье.

Дорогая мисс Черрел,

Можете рассчитывать на меня в известном вам деле.

С искренним уважением

Ваш Джек Масхем».

XXVII