На другом берегу утра. Бестиарий Святого Фомы

Прямого носа, какого-то невозможно красивого, породистого, точёного и с вырезанными ноздрями, такими, как будто бы старшая медсестра была вся вырезана из куска мрамора. А глаза просто чёрные, настолько, что не видно, где оканчивается зрачок и начинается радужка. Ночные, сумрачные глаза.

Когда она посмотрела в глаза Исусику, то не отвела взгляда. Все отводили взгляд, если он смотрел на них долго, все – но не Кармен.

«Тронулись», – странно сказала она и в воздухе остро и чуть кисло запахло спиртом и ещё чем-то – стерильно-чистым и чуть сладковатым.

И когда она повернулась, чтоб выходить, уже пригвоздив его руку к одеялу иглой капельницы, только тогда он наконец-то разглядел волосы: они и вправду были двуцветные. Справа от пробора – снежноседые, слева – иссиня-чёрные, будто бы в Кармен таились два разных человека, не собираясь прятаться.

«Готово», – сказала она через час, обесточив катетер, лишив его длинного провода капельницы, закупорив время, чтобы не вытекало зря.

И помогла спуститься с хрустящей резиновой кушетки.

Когда ты выходил из дверей больничного корпуса, то взрослых словно проглатывало – они просто исчезали, словно их тут и нет, будто бы все, приехавшие в санаторий, живут тут одни, сами по себе.

– Сейчас будет город, – сказал Петька.

Они пролетели по берегу, будто не касаясь земли – кажется, они всё тут уже знали наизусть.