На другом конце света

Резкий вираж максимальный по тяге, семикратная перегрузка, глубокие тяжелые вдохи и выдохи, глаза направленные на цель. Оптическая система наведения стрельбы из пушки учитывает поправки за скорость и упреждение. Даю короткую очередь. Самолет сильно затрясся и замедлился из-за отдачи, но моей цели повезло еще меньше. F/A-18, который только что маячил в прицеле, буквально разваливается на куски. Его пилот тут же катапультируется. “Не пушка, а зверюга”, — проносится мысль. Раньше мне, конечно, доводилось стрелять из нее, но по настоящему самолету — никогда. Я засмотрелся на горящего противника, которого только что сбил, и не заметил, как пара истребителей из первой группы зашла мне в хвост и открыла огонь. Снаряды прошли в паре метров надо мной. Я тут же со всей силой наваливаюсь на ручку управления, уходя с линии огня, и выпускаю тепловые ловушки на тот случай, если по мне пустят ракету с инфракрасной головкой самонаведения.

Но тут же вижу другую очередь, которая прошла сильно в стороне. Нет сомнений — это Влад отогнал огнём своей пушки одного из преследователей. Отлично! Как я и ожидал, Влад не подвёл!

Но есть ещё один, и он отставать не собирается. Больше инстинктивно, чем осознанно, снова выпускаю тепловые ловушки и закладываю очередной вираж. И не зря, ведь в эту самую секунду висящий на хвосте противник выпускает ракету, которая уходит в ловушки. Но противник сдаваться не собирается, и я разминулся с новой очередью, пущенной преследователем на считанные сантиметры. Ситуация складывается опасная. После столь интенсивного маневрирования силы на исходе, а отдышаться времени совсем нет, и от следующей ракеты я могу не увернуться. Бум! Слышу взрыв. Перевожу взгляд на зеркало заднего вида и вижу, как через облако дыма, оставшегося от истребителя, атаковавшего меня, проносится Титаренко. Он его и уничтожил. Скорее всего, попал в подвеску с ракетами, фактически спасая мне жизнь.

— Аккуратнее, Кирилл! Будь внимательнее! — передаёт по рации комэск и маневром уходит в сторону.

Делаю пару глубоких вдохов и замечаю выше и левее противника, которого от меня отогнал Влад. Даю полный газ, закладываю вираж, и его хвост уже маячит у меня в прицеле. Кладу палец на гашетку, даю очередь. Мимо. Противник в панике взмывает вверх, пытаясь уйти от меня на вертикали, но не тут-то было! Я же говорил, что пилотаж — мой конёк! “Зря он меня не слушал”, — мелькнула ироничная мысль в голове. С легкостью повторяю его маневр, и он снова оказывается у меня в прицеле. Атака! Снаряды ложатся на плоскость крыла противника, и его будто срезает огромным ножом.

Трясущейся от напряжения рукой выравниваю самолет и осматриваюсь. Двое оставшихся противников со снижением выходят из боя, но тем самым попадают точно на Серегу, который обошел их снизу. Он своим боезапасом еще не пользовался и сейчас начнет отстреливать их, словно в тире. Нахожу взглядом машину комэска. Его самолет оставляет еле заметный белый след, что, скорее всего, означает проблемы с двигателем, но раз он не катапультировался, значит, машина еще управляема, и он намерен довести её до аэродрома. А вот в дали, там, где дерутся Вано и Саня появляется черный след от горящего самолета.

— Санчо, катапультируйся! — с едва уловимым грузинским акцентом кричит Вано. Значит, их звену повезло меньше, и одолеть четверых противников вдвоем не удалось.

Оглядываюсь назад. Влад уже занял место ведомого и повторял за мной разворот самолета в сторону дерущегося Вано, который все-таки смог сбить одного американца, а сейчас остался один против троих. Грохот движков, работающих на форсаже, заглушает звук бешено колотящегося сердца, отдающегося в ушах. В баках осталось едва треть горючего, а на подвесках всего по паре легких ракет малой дальности. Наши облегченные Сушки очень быстро набирают нужную высоту, и мы вовремя приходим на помощь к Вано. Пусками своих ракет мы сбиваем одного и отгоняем еще двоих противников, но просто так отпускать их не хочется, и я, пользуясь набранной скоростью, догоняю одного из них. Противник понял, что ему не уйти, и покачал крыльями, прося пощады. Даю очередь немного выше него. Американец все понимает и катапультируется. Это был акт милосердия, если хотите. Неписаный кодекс. Я не испытываю ненависти к нему. Он сражается не за свою страну, а прилетел сюда по приказу, как и я. Не мне решать жить ему или умереть, ведь при стрельбе из пушки можно случайно попасть в пилота. А начальству всегда можно соврать, что промахнулся.

Оставшиеся после напряженного боя два американских истребителя драпают на юго-восток в сторону океана, а радар показывает новые отметки, двигающиеся с материка. Южнокорейцы спешат на помощь своим союзникам. Но поздно, от них почти ничего не осталось. Драться с ними не имеет смысла, а горючее на исходе, и мы возвращаемся на свой аэродром. Наше место в воздухе занимают соседи — лёгкая истребительная авиация, летающая на МиГах.