На другом конце света

Штурмовики уже на подходе, и мы производим захват целей. Пятнадцать A-10 идут на малой высоте и несут ракеты и бомбы, чтобы обрушить их на головы наших союзников. Мы им этого не позволим, и я командую открыть огонь. Ракеты по очереди сходят с подвесок и устремляются на врага, а нам лишь остаётся ждать результатов нашей стрельбы. Секунды растягиваются в вечность, но наконец-то ракеты достигают цель, и от пятнадцати штурмовиков остаётся всего шесть. Противник понёс серьёзные потери и разворачивается обратно, не желая больше связываться с нами. Хорошо бы их преследовать, но сильный писк выбрасывает из головы все мысли, не связанные с инстинктом самосохранения и навыками выживания в бою. По нам пустили ракеты. Американцы поняли свою оплошность и запоздало сменили свои приоритеты на нас.

— Рил, — обращается ко мне Архипцев, — всё, мы пустые. Я увожу своих.

— Понял, спасибо за прикрытие! — отвечаю я.

От двенадцати истребителей противника осталось девять, и сейчас они все устремляются на нас в бессильной ярости и желании отомстить хоть кому-то за сорванные планы по штурмовке плацдарма. Архипцев со своей эскадрильей, израсходовав боезопас, пользуются удачным моментом, и выходят из боя.

Я приказываю разомкнуть строй и приготовиться к уклонению. Ракетный залп настигает нас, но все наши целы. Похоже, ракеты заканчиваются и у американцев, ведь их залп был разрозненный и не плотный, а сейчас они развернулись к нам и идут наперерез. Будет манёвренный бой. Ну что ж, пусть будет.

Пять наших Су-27 и девять F/A-18 сошлись на пересекающихся курсах, и тут же закрутился бой на короткой дистанции. Пятеро против девяти — это очень неприятный расклад, и с первых секунд нам приходится не сладко. То один, то другой из нас просит о помощи, и те, кто находится рядом, бросаются на выручку. Для меня все слилось в одну немыслимую карусель с запредельными перегрузками, непрерывным отстрелом тепловых ловушек и постоянной стрельбой из пушки. Я сбил уже двоих, Вано и Влад — ещё по одному, но наш боезапас заканчивается и скоро нам будет нечем стрелять, а противник все никак не отступается. Эх, сейчас бы каждому из нас хотя бы по паре ракет ближнего радиуса действия! Исход боя был бы предрешён в нашу пользу, но у нас их нет и положение складывается критическое. Так можно потерять здесь всю эскадрилью.

— Вано, я отвлеку их на себя, а ты уводи всех, — отдаю приказ я.

— Рил, ты что сдурел? — отвечает тот с едва уловимым грузинским акцентом. — Тебя ж собьют!

— Если не уведёшь эскадрилью, то собьют всех! — поясняю я.

— Рил, я твой ведомый и остаюсь с тобой! — вмешивается в разговор Влад.

— Всем уходить, вашу мать! Это прямой приказ! — кричу я, и закладываю противоракетный маневр от очередной, пущенной по мне, ракеты. Я редко повышаю голос, и сейчас это действует на моих товарищей. Они подчиняются.

— До встречи, Рил! — поникшим голосом говорит Вано. Все понимают, что мне не удастся уйти в одиночку, и по сути я размениваю себя на них. Зато эскадрилью сохранил. Ну, ничего, Титаренко за меня отомстит многократно, я уверен. А так и погибать не страшно.

Я ловлю в прицеле ведущую пару противников и даю по ним длинную очередь, расходуя боеприпас до конца. Я даже особо не целюсь, мне надо, чтобы на меня обратили внимание. Затем стремительно разворачиваюсь и покидаю бой. Сейчас мой не маневрирующий борт — чертовски заманчивая мишень для американцев. Противники как по команде разворачиваются на меня и пытаются атаковать.

Вано не медлит ни секунды. Он собирает всех и уходит на форсаже со снижением. Там со стороны наших уже подняли МИГи, спешащие на помощь. Моих преследовать никто не будет. Кто хочет встретиться со свежими силами? Вместо этого они отыграются на мне. Меня атакуют целой гроздью ракет. Вымотанный боем, я совершаю противоракетный маневр, на усталое тело привычно наваливаются перегрузки, уши закладывает, но тут моя Сушка сильно вздрагивает. Самолет тут же перестает слушаться ручки управления, что-то больно жалит в грудь, кто-то что-то кричит мне по рации, но слов я не разбираю. Борт начинает произвольно вращаться и неконтролируемо падать. Я тут же тяну рукоять катапульты. Автоматика туго стягивает на мне ремни, чтобы ещё сильнее приковать меня к креслу катапульты, и в то же мгновение с периодичностью в долю секунды срабатывают патроны, отстреливающие фонарь кабины и кресло катапульты. Словно огромная нога даёт мне хорошего пинка и я пулей вылетаю куда-то вверх. Но парашют сразу не открывается. Автоматика кресла ждёт, пока скорость не уменьшится до безопасной для раскрытия парашюта, и только после этого надо мной появляется купол. Я нахожу взглядом падающие обломки, которые совсем недавно были моим самолетом. Жалко его, хорошая была машина. Не просто самолёт, а настоящий боевой товарищ. Я слежу за ним пока он не разбивается о землю, не в силах отвести глаз.