Скромное, но изящное оранжевое платье, которое она умудрилась где-то раздобыть, сидело на ней идеально, но совершенно не вязалось с привычной для этих мест манерой одеваться. Персонал и немногочисленные посетители бара, как и все консервативные корейцы, уставились на Алису с сомнительным неодобрением, но при этом глаз отвести не могли. Немая сцена эффектного появления длилась всего несколько секунд, но вызвала вокруг целый фурор. Алису же окружающее нисколько не смутило, и она, отыскав меня взглядом, направилась ко мне, как ни в чем не бывало.
— А ты любишь рыжий цвет! — шучу я, медленно поднимаясь с места в знак приветствия. — Привет. Выглядишь сногсшибательно!
— Привет! — поднимая ладонь в знак приветствия, отвечает она. — Спасибо! Да, красный, как и все его оттенки — мои любимые цвета. Психологи утверждают, что это признак психического расстройства, но это не так! — Алиса делает безумные глаза, придавая комичность своему высказыванию. — А тебе идёт форма. Но капитанские погоны тебе будут идти больше! — меняет тему она и, подмигнув, садится напротив.
— Да уж, комэск в звании старшего лейтенанта — это нонсенс, — озвучиваю свои мысли я. — Давно хотел спросить. Ты разбираешься в авиации, в военных званиях, моментально находишь общий язык с солдатами и офицерами. Как?
— Хм… — прищуривается она. — Я думала, ты давно догадался. Мой папа лётчик. Ну, в смысле был им.
— Ух ты! — удивляюсь я. — Может я его знаю?
— Пожалуй, знаешь, — играя в шутливую задумчивость, говорит она. — Вообще-то это большой секрет, но раз уж мы с тобой теперь соучастники преступления, можно сказать банда, — она намекает на её помощь в прохождении медосмотра, — то тебе положено это знать. Он генерал авиации.
— Меньшов Константин Александрович! — догадываюсь я, вспоминая фамилию Алисы. — Вот это да. Большая честь!
— Надеюсь, ты не будешь относиться ко мне из-за этого как-то по-другому и никому не расскажешь. Сам понимаешь, лишнее внимание мне ни к чему.
— Угу, без проблем! — киваю я.
В этот момент подходит официант, который немного говорит по русски. Как я понял обчно в подобных заведениях КНДР заказ делается у бара, но из-за рускоязычного контингента в помощь нанаяли человека, знающего русский язык. Мы делаем заказ — я снова беру самогон, а Алиса вино и какое-то местное блюдо из риса и боюсь предположить из чего ещё.
— А твой папа тоже лётчик? — продолжает тему она, когда нам принесли напитки.
— Да, — морщусь я из-за не самой приятной темы, — он был лётчиком. Истребителем. Я пошёл по его стопам, — проговариваю я, и делаю большой глоток из своего стакана.
— Классический случай, — оценивает она и тоже прикладывается к бокалу с вином. — А почему был? — не унимается Алиса.
— Он погиб в авиакатастрофе, когда я был ещё подростком.
— Прости, я не хотела… — она кладёт свою руку на мою в знак извинения за грустные воспоминания. — Мне очень жаль.
— В нашей профессии это не редкость, — морщусь я.
— Да, я слышала, что произошло с вашим бывшим комэском. Насколько я знаю, вы были очень близки.
Не знаю, что на меня подействовало — алкоголь или то, что Алиса хороший собеседник и слушатель, но я начинаю рассказывать о Титаренко. О том, как я попал в его полк, как он принял меня в свою эскадрилью, как заботился обо мне и делал из меня настоящего лётчика и человека, как не раз заступался за меня и давал мудрые советы. Алиса слушает внимательно и все понимает. Она не осуждает меня, что я десять минут к ряду рассказываю о незнакомом ей, но очень дорогом для меня человеке.
— И теперь я не успокоюсь, пока не встречу в воздухе этого мерзавца на его дорогущем самолёте и не отправлю в последнее в его жизни пикирование! — завершаю свой рассказ я.
— Теперь я понимаю, почему ты попросил меня подменить результаты медкомиссии. А я сдуру решила, что ты боишься потерять своё новое назначение комэска. Извини меня.
— Ничего страшного. Со стороны это, наверное, так и выглядит. Но я не могу ни о чем другом думать, кроме мести. А нам, как назло, не дают возможности поквитаться с Рэпторами. И знаешь, в первые дни войны мне было тяжело думать, что каждая пущенная мной ракета может отобрать чью-то жизнь, а теперь я горю желанием поквитаться и, если надо, убить ту сволочь.